Голькар, скорее угадавший, чем услышавший этот вопрос, сказал:
— Нет, друг мой! Я умру. Последний из Раггуидов умер, сражаясь, как и все его предки, и имел счастье не видеть торжествующего неприятеля во дворце своем. Но дочь моя, дочь моя!..
— Отец, не беспокойтесь обо мне, — сказала Сита, — Брама охраняет и заботится о своих творениях.
— Друг мой! — продолжал Голькар. — Я завещаю вам Ситу. Вы только один можете ее защищать и покровительствовать. Будьте ее супругом, покровителем и замените ей отца…
Коркоран тихо и безмолвно пожал руку умирающего старика, но глаза его ясно говорили Сите, что она очень любима.
Голькар, приказав призвать главных офицеров армии, объявил им:
— Вот мой наследник, вот усыновленный мною сын и супруг Ситы! Ему я оставляю свое государство и приказываю вам повиноваться ему, как мне самому!
Все повиновались, и через несколько дней Коркоран своей храбростью и великодушием привлек к себе сердца индусов.
К концу этого дня, после совершения по правилам и обрядам браминской религии торжества бракосочетания Ситы и Коркорана, Голькар умер. Коркоран был тотчас провозглашен государем мараттов и на другое утро отправился преследовать англичан, предоставив дочери Голькара заботы о торжественных похоронах отца.
По пути следования английской армии всюду лежали трупы. Сипаи, забираясь в тростники, страшно беспокоили англичан постоянным обстреливанием и убивали всех отставших. Вдруг на одном из поворотов дороги Коркоран заметил вдали нечто страшное, похожее на повешенного. Приблизившись, он увидел, что это действительно был повешенный, одетый в красный мундир с офицерскими эполетами. Подъехав еще ближе, Коркоран уже не мог сомневаться, что это был не кто иной, как Джон Робартс, поручик гусарского полка Королевы Виктории. Обернувшись к Сугриве, ехавшему на лошади около него, Коркоран сказал:
— Любезный Сугрива, судьба отняла у тебя твою добычу!
Сугрива, самодовольно улыбнувшись, ответил:
— А знаете, кто его повесил?
— Быть может, ты?
— Да, господин капитан!
— Гм, — сказал Коркоран, — совершенно достаточно было его убить!.. Ты слишком мстителен, любезный друг!
— Ах! — ответил индус. — К сожалению, я не имел времени продлить его пытку. Но я и Берар вынуждены были спешить. Мы шаг за шагом следили за ним всю прошлую ночь. Нас было пять человек. Выстрелом из ружья Берар убил под ним лошадь. Мы без труда овладели Робартсом, так как при падении лошади он сломал себе ногу. Он сделал выстрел из револьвера, никого не убивший, но только ранивший одного из наших товарищей. Мы связали Робартсу руки назад, и Берар кнутом отсчитал ему пятьдесят ударов, ровно столько, сколько сам получил по приказанию этого джентльмена.
— Черт возьми! — сказал Коркоран. — Память у вас хороша! Ну а что сказал джентльмен, как ты его только что назвал.
— Ни слова! Он только со страшной яростью вращал глазами, точно желая всех нас проглотить.
— А после этого как было?
— Когда Берар его высек кнутом, наступила моя очередь отмстить, и я его повесил. С помощью друзей я набросил петлю на его шею и, повесив его, в три приема надрезывал веревку для того, чтобы он чувствовал себя умирающим. Наконец он умер, и мы возвратились в Бхагавапур.
— Пожалуй, и так! — сказал Коркоран, так как он был немного философ. — В Писании сказано: «Поднявший меч, от меча же погибнет!» Жаль мне этого беднягу Робартса, но надо признать, что у него был скверный характер, и, если бы ему удалось, он всадил бы мне пулю в мозг! Пусть его погребут прилично и довольно толковать о нем! — приказал Коркоран.
XVIII. Дивиденд Индийской компании
Между тем полковник Барклай, хотя настойчиво обеспокоиваемый победителями мараттами, не хотел допустить, чтобы его отступление приняло характер бегства. Он отступал очень медленно, при каждом нападении останавливаясь и стоя лицом к лицу против неприятеля. Наконец он нашел убежище в крепости, принадлежавшей его другу Рао, находившейся на берегу Нербуды. Теперь маленькая армия Барклая состояла только из 3-х Европейских полков, так как все сипаи частью убежали, частью перешли к Коркорану. В том месте, где находилась крепость, Нербуда образовывала колено и с двух сторон огибала крепость, расположенную на возвышении и защищенную многочисленной артиллерией.
В тот момент, когда Коркоран, осмотрев подходы к крепости, намеревался рыть траншеи, явился английский офицер в качестве парламентера. Сугрива, постоянно жаждавший мести, требовал позволения стрелять в него, настаивая на том, что никакой пощады не должно оказывать неприятелю; но Коркоран приказал принять парламентера.
Он явился с несколько суровым и весьма надменным видом. Это был известный капитан Бангор, ознаменовавший себя тем, что во время войны с сейками хладнокровнейшим образом расстрелял всех взятых им в плен. В награду за этот славный подвиг Индийская компании повысила его чином и выдала ему сумму в двадцать тысяч рупий (около двадцати пяти тысяч рублей).
Коркоран принял его со своей обычной вежливостью.
— Милостивый государь, полковник Барклай прислал меня предложить вам мир.
— Отлично! — не возразил Коркоран. — Мир — дело превосходное, если хороши условия.
— Милостивый государь, условия лучше, чем вы могли бы ожидать, — отвечал Бангор.
Такое вступление вызвало улыбку Коркорана.
— Полковник Барклай, — продолжал Бангор, — предлагает вам сохранение жизни и свободы для вас и для ваших Европейских спутников, если таковые имеются; он даже ничего не будет иметь против того, если вы заберете с собою все ваше имущество и денежную сумму, не превышающую сто тысяч рупий.
— А! — иронически сказал Коркоран. — Я вижу, что полковник весьма любезен и подумал о существенном. Посмотрим, что скажете в заключение.
— Заключение, — ответил Бангор, — состоит в том, что готовы забыть нарушение международного права, совершенное вами, гражданином дружественной нам и нейтральной державы; оно выразилось в том, что вы позволили себе воевать против Индийской компании, но, удаляясь, вы должны вручить ключи города Бхагавапура английской армии.
— Это все? — спросил Коркоран.
— Виноват, я забыл упомянуть еще об одном условии. Полковник Барклай требует, чтобы вы передали в его руки прирученную тигрицу, которую вы всюду водите за собою, предназначенную послужить украшением Британского музея, понятно, сделав предварительно надлежащим образом из нее чучело.
При этих словах Коркоран, повернувшись к Луизон, спокойно слушавшей разговор, сказал ей:
— Ты слышишь, моя дорогая, что говорит этот мерзавец. Он хочет сделать из тебя чучело!
При слове «чучело» Луизон испустила такое страшное рычание, что Бангора мороз пробрал по коже.
