Дайса чуть поморщился, встал, поправил меч и, не глядя на ухмыляющегося Тара, вышел из фанзы. И замер, остолбенев…
На деревенской дороге стояли танки. Не «Чи-ха», но… Пресветлые боги и благосклонные духи! Откуда взялись эти бронированные чудовища, ощетиненные пулеметами, с орудиями такого огромного калибра, что японец мог бы легко просунуть в них руку по локоть?!
С головной машины спрыгнул высокий гайджин
[320] в кожаной куртке и танковом шлеме незнакомого образца. Рядом с ним откуда-то возник человек в форме сеи. Гайджин что-то произнес и вскинул руку к шлему.
– Товарищ майор Логинов докладывает о своем прибытии. Товарищ майор сообщает товарищу дайса, что вместе с ним прибыл третий механизированный батальон сто пятнадцатого механизированного полка из состава четвертой механизированной дивизии.
Кендзобуро козырнул в ответ, хотел произнести слова приветствия, но лишь судорожно сглотнул. Оказывается, что он не разглядел бамбука среди деревьев наги
[321]: кроме десяти танков на дороге вытянулась колонна разнообразной бронетехники. Тут были и бронеавтомобили, и бронетранспортеры, в которых виднелись каски солдат, и несколько легких гусеничных тягачей с большими минометами на буксире, и даже мотоциклы с пулеметами и еще каким-то орудиями с толстыми стволами. Отдельно стояли четыре бронированные зенитные самоходные установки, уставив в душное китайское небо увенчанные длинными конусами пламегасителей тонкие спаренные хоботы зенитных автоматов. Они охраняли группу грузовиков, три из которых были с радиостанциями: на крышах покачивались под легким жарким ветерком антенны. А еще четыре грузовика имели на прицепах полевые кухни, которые нещадно чадили трубами и распространяли вокруг себя вкусный дух чего-то, обильно сдобренного мясом и салом.
Наконец дайса сумел справиться с охватившим его волнением и, коротко поклонившись, спросил у все еще стоявшего перед ним майора:
– Вы, господин майор, русский? Советский? И сколько же прибыло вместе с вами?..
Тут он замялся, пытаясь сообразить, как сложить технику с людьми, но русский с непроизносимой фамилией пришел Кендзобуро на помощь:
– У меня десять танков. Правда, на новые «первые исы» перевооружили только первую роту, остальные – старенькие «двадцать восемь аэм», но оно, может, и к лучшему, товарищ дайса: экипажи с ними лучше сработались. С бронеавтомобилями – такая же петрушка: первая рота – на новеньких БА-12
[322], остальные – на старых «десятках». Есть батарея 82-мм минометов, три взвода тяжелого оружия и батарея самоходных зениток. Стрелков, или как у вас принято, – тут майор широко улыбнулся, – «бойцов атаки», у меня немного – всего сто девяносто два человека. Зато при восемнадцати станкачах, да и крупняки имеются. Так что, товарищ дайса, – закончил русский, – определяй нам место, а то мы с утра не жрамши. Людей кормить пора.
Глава «Комиссии по аэронавтике» Гоминьдана, супруга генералиссимуса Чан Кайши Сун Мэйлин кокетливо обмахнулась веером, хотя на аэродроме и так было ветрено.
– Итак, господин генерал, что вы скажете о подготовке воздушного наступления? – Она лукаво улыбнулась. – Ваши «Летающие тигры» готовы преподать японцам урок?
Подполковник Шеннолт
[323] облил свою прекрасную начальницу масленым взглядом, затем мечтательно завел глаза к небу, в котором выписывала круги дежурная пара P-36
[324] и, наконец, ответил:
– Парни уже уверенно освоились с новыми Р-40
[325], а на «Хоуках» вы, госпожа моя, знаете и сами: мы летаем так, словно родились с ручкой управления в руках. Завтра же мы зададим джапам знатную трепку, – и Шеннолт незаметно погладил Сун Мэйлин по бедру. – Я молю бога только об одном: если бы завтра в воздухе встретить кого-то из их хваленых асов. Мы жаждем устроить им горячую встречу!
Госпожа глава «Комиссии по аэронавтике» нежно провела узкой ладошкой по щеке советника по противовоздушной обороне:
– Мой летающий тигр, мой герой, – проворковала она. – Я тоже мечтаю о том, чтобы вы, мой милый, показали коротышкам: кто хозяин этого неба!..
Майор Логинов с опаской взглянул на чашку, в которой Кендзобуро Хирикава взбивал что-то бамбуковой лопаточкой. Это «что-то» взбиваемое в маслянистую матово-зеленую пену имело странный терпкий запах, распространяющийся по всей фанзе
[326]. «Вот же чертовня, – подумал майор. – Небось какую-то приправу к чаю готовит. А для чего? Чай и без этих восточных штучек хорош. Эх, самоварчик бы сейчас сюда, да как усидеть стаканчиков пять-шесть… с калачиком или бубличком… с баранками, вот тоже…»
Дайса старался не смотреть на росске, но все же изредка бросал на гостя любопытный взгляд. То, что красный коммунист оказался большим любителем чая, его не слишком удивило: среди коммунистов Его Высочество принц Такамацу, который известен своими изысканными чайными церемониями, особенно ночными, в полнолуние. Правда, он – не сын Ямато, но Сын Неба повелел считать северян своими подданными, а значит… Значит, ни в коем случае нельзя опозорить себя.
На низеньком столике уже встала ваза с веткой сосны, двумя камышинами и одинокой хризантемой. Сосна – символ прочности и долговечности, камыш – готовности к неожиданностям, хризантема – чистота и открытость. А чтобы подтвердить свою готовность принять нового подданного Сына Неба в тесный круг офицеров Императорской армии, Кендзобуро Хирикава вывесил над входом в фанзу свиток с красивым хайку:
Сомкнулись руки
На рукояти меча.
Вместе легко им.
Он видел, как переводчик объяснил росске смысл написанного, и как тот в ответ поклонился. Значит, северянин – не варвар и чувствует благодать высокой культуры детей богини Аматэрасу-омиками
[327].
