Мэри поднялась на свидетельскую трибуну. Ей передали Библию, и она поцеловала ее, крепко сжав руками кожаный переплет.
— Узнаете ли вы арестованных, Мэри Клиффорд?
В море обращенных к ней лиц Мэри различила наконец длинное лицо священника. Он встретился с ней взглядом и кивнул.
— Это Нэнс Роух. И Нора Лихи, у которой я жила в служанках.
— Расскажите, пожалуйста, суду своими словами, Мэри, как вы попали в прислуги к миссис Лихи.
— Миссис Лихи подошла ко мне на ярмарке, где нанимают работников в Килларни в ноябре. Она предложила мне место, сказав, что у нее есть внук, и она станет платить мне за то, чтоб я его нянчила и помогала ей со стиркой, готовкой и дойкой.
— Дала ли она вам каким-то образом понять, что ребенок увечный?
Мэри замялась:
— Вы спрашиваете, сказала она, что он изувеченный?
Обвинитель слегка улыбнулся:
— Да, именно такой вопрос я задал.
Мэри посмотрела на Нору. Та глядела на нее, чуть приоткрыв рот.
— Нет, сэр, этого она не сказала.
— Можете ли вы описать, как выглядел Михял Келлигер, когда вы впервые его увидели?
— Он был в доме с соседкой, и я испугалась, когда на него глянула. Таких детей я еще не видала. «Что с ним?» — спросила я, и миссис Лихи ответила: «Он слабенький просто, вот и все».
— Можете ли вы сказать, что она вкладывала в слово «слабенький»?
Мэри сделала глубокий вдох. Руки ее дрожали.
— Он издавал странные звуки и, хоть был уже в том возрасте, когда дети говорят, не говорил ни слова. Миссис Лихи сказала, что он и ходить не может. Я спросила, заразно ли это, и она ответила: «Нет, он же просто слабый, а это не заразно».
— Называла ли миссис Лихи мальчика иным словом, нежели «внук»?
Мэри вновь взглянула на Нору. Глаза у той были красные.
— Она говорила, это сын ее дочери.
— Вы клятвенно заверили суд, что, несмотря на то что Гонора Лихи представила вам мальчика как своего собственного внука, со временем она убедила себя в том, что он вовсе не ее внук, а… — королевский обвинитель сделал паузу и повернулся лицом к присяжным, — подменыш. Это так?
— Да. Она думала, что он подменыш. Были и другие, что верили в это.
— Можете вы объяснить суду, в каком смысле вы называете ребенка подменышем?
— В том смысле, что он фэйри.
В толпе послышался смех, и Мэри охватил стыд. Она почувствовала, как к щекам приливает кровь, как пот выступает под мышками. Вот она кто для них всех — глупая, неотесанная девчонка, что боится собственной тени и потеряла голову от страха. Вспомнилось унижение, испытанное ею, когда, в ответ на просьбу констебля подписать данные под присягой показания, она, неловко держа перо, вывела на документе кривой крестик.
— С каких пор миссис Лихи стала считать своего внука фэйри?
— Она поверила, что он подменыш, когда это сказала Нэнс Роух.
— А когда это произошло?
— В новогодье. Или в декабре. В Новый год мы впервые отнесли мальчика к Нэнс для лечения.
Мэри точно ударили — в толпе она вдруг увидела нескольких жителей долины, и среди них Дэниела и Шона Линчей, глядевших на нее с каменными лицами.
— Можете объяснить нам, Мэри, почему вы отправились к Энн Роух?
— Она сама пришла к нам. — Мэри замялась. — Это еще до Рождества было. Я вышла подоить, а когда вернулась, Нора Лихи била Михяла. «Поганец зловредный!» — приговаривала она. И била!
Зал загудел.
— Она била его?
— Его рука запуталась у ней в волосах, и ей стало больно. «Он же не нарочно!» — сказала я, и миссис Лихи сказала, что сходит за священником для мальчика. Но вернулась вдова не со священником, а с крапивой в переднике. Она опустилась на пол перед мальчиком и стала стегать его крапивой. «Ему же больно!» — сказала я, но она меня не слушала. Тогда я выхватила у нее крапиву и бросила ее в огонь и побежала за помощью к Пег О’Шей.
— А объясняла как-нибудь Гонора Лихи, зачем она решила стегать крапивой Михяла Келлигера? Думаете, она намеренно пыталась причинить ему боль?
Мэри заколебалась. Смех теперь стих, и в зале царила напряженная тишина.
— Не знаю.
— Говорите погромче, пожалуйста.
— Не знаю.
— Каким образом это происшествие привело к соучастию Энн Роух?
Мэри облизнула губы. Отец Хили не сводил с нее глаз.
— Пег велела мне сходить к реке за щавелем для мальчика. Я пошла, а на обратном пути подвернула лодыжку и не могла идти. И тут ко мне подошла женщина, это и была Нэнс Роух. Она привела меня к себе в хижину — полечить лодыжку, и я рассказала ей о том, что делала миссис Лихи. «Я должна поговорить с этой женщиной», — сказала она, и мы вернулись к миссис Лихи с ней вместе, и она увидала Михяла.
— И что сказала Энн Роух Гоноре Лихи, увидев мальчика?
— Сказала, что это существо по своему рождению может быть фэйри.
— И как отнеслась миссис Лихи к тому, что услышала?
— По-моему, у нее как камень с души свалился.
— Скажите нам, Мэри, почему, как вы считаете, почтенная прихожанка, уважаемая женщина, незадолго перед тем потерявшая добропорядочного мужа, решила прислушаться к мнению Энн Роух — женщины, как будет вскоре доложено суду, неимущей, незамужней и, согласно всем свидетельствам, в этих местах чужой, пришлой и не имеющей никакого веса и влияния?
Мэри недоуменно глядела на юриста, приоткрыв рот. Над губой ее выступили капельки пота.
Обвинитель откашлялся.
— Объясните нам, пожалуйста, Мэри, почему миссис Лихи послушалась такой женщины, как эта Энн?
Мэри взглянула на Нэнс. Та сгорбилась у загородки. Лицо ее было хмуро. Но, услышав свое имя, она выпрямилась и опасливо взглянула на Мэри.
— Потому что эта женщина с Ними знается.
— С ними?
— С добрыми соседями. С фэйри. — Мэри ждала новых смешков, но их не было. — Они ей знание дали, травам обучили. Она сказала вдове, что сможет прогнать из него фэйри.
Краем глаза Мэри уловила движение в публике. Стоявший репортер принялся быстро что-то записывать.
— Обратимся теперь к вашим письменным показаниям. Расскажите нам, пожалуйста, каким именно образом две эти женщины пытались выгнать из мальчика фэйри и какое участие в этом принимали вы, если такое участие имело место.
Мэри побледнела:
— Я делала только то, что мне велели делать. Я же не хотела лишиться жалованья.
Обвинитель улыбнулся:
— Понятно. Вы здесь не в качестве подсудимой.
