— Ты ни в чем не виновата, Нора…
— Но я-то чувствовала, что вроде виновата! А люди, кругом разговоры эти… Как же я стыдилась его! Урода, калеки! Когда Питер с Джоном внесли в дом тело моего мужа, единственное, о чем я думала, — это куда бы мальчишку деть с глаз долой. Позора не оберешься: люди придут, увидят ноги его кривые и гадать начнут, что это с ним такое да почему… Думала я, за какие такие грехи Господь его разума лишил, когда всего лишь два года назад я видела его здоровым и веселым малышом? Худо я о себе думала. Во всем себя винила.
— Послушай меня, Нора. Этот мальчик — Джоанне не сын. И тебе не внук. Фэйри он! И ты это знаешь. Глянешь на него, и сразу видно — не ребенок это, а хилый, дряхлый сморщенный эльф, что Михялом обернулся! А знаешь, почему они выбрали сына твоей дочери? — Нэнс положила руку Норе на плечо. — Потому что никого краше они не нашли!
Нора улыбнулась сквозь слезы.
— Я один разок только внука и видела, до того, как подменили его. Красавчик был, да и только! Цветик мой. — Она опустила взгляд вниз на подменыша: — Не то что этот урод, что ребенком прикидывается!
— Мы вернем его добрым соседям, Нора. Знавала я одну женщину, которую унесли, а потом вернули.
— Правда?
— Даже двух таких женщин знала. Одна, правда, так и не возвратилась, зато другая… — Нэнс сдвинула брови. — Она к себе после раскаленной кочерги воротилась. Прижгли ей лицо горячим железом, и через железо это фэйри из нее навсегда убрался восвояси, и стала она как раньше была.
Нора помолчала в раздумье.
— Стало быть, огонь ее возвратил?
— Это тетка моя родная была, почему и знаю, — сказала Нэнс. — И след на щеке ее я своими глазами видела. Шрам. Вроде как клеймо.
— Помогло, значит?
Нэнс терла глаза, чуть покачиваясь на коряге.
— Ага. Помогло.
— Ну и мы тогда раскаленную кочергу давай испробуем!
— Нет, — твердо сказала Нэнс. — Нет. Нельзя.
— Но ведь помогло же, ты ж сама сказала!
— Тетка мне велела никогда этого ни на ком не повторять. «Ни за что в жизни» — так она сказала. И я поперек ее слова не пойду. — Нэнс замолкла.
Губы Норы скривились.
— Так не жгли бы мы его, не клеймили. Может, довольно было бы пригрозить твари этой огнем. Напугать фэйри как следует и через это к своим прогнать. — И она указала на лопату, прислоненную к двери. — Посадить на нее тварь, как будто сейчас его в очаг сунем!
— Одной угрозой его не возьмешь.
У Норы задрожали губы.
— Ну тогда прижечь его маленько. На огне чуток поджарить.
Нэнс окинула Нору внимательным взглядом:
— Нет.
— Но я хочу, чтоб ушло оно!
Ответом было долгое молчание.
— Нора, ты Анью-то вспомни. Ты крики ее слыхала? У ней кожа с ног совсем слезла. До кости прожгло. Волдыри эти… — Нэнс угрюмо сжала губы в ниточку: — Нет, только не огонь. Знаю, не терпится тебе избавиться от этой твари, но жечь его мы все-таки не будем.
— То Анья, а то — фэйри!
— Поперек теткиного слова я пойти не посмею.
— Говоришь, жечь не будем, а что будем? Говори! Кто из нас ведунья-то?
Нэнс сидела теперь совершенно неподвижно. Она снова закрыла глаза, опустила светлые редкие ресницы. Только сейчас Нора поняла, что перед ней очень старая женщина. Видно было, до чего она измотана. И беззащитна. Нора смотрела на узкие плечи, на худую грудь, едва вздымающуюся от дыхания. На Нэнс вечно было наверчено столько тряпья, что Нора только сейчас увидела, какая бян фяса хрупкая. Тощая. Тщедушная.
Нэнс открыла глаза — мутные, затуманенные.
— Есть и другой способ. Мы можем отнести подменыша туда, где фэйри водятся, и пусть его забирают.
— На Дудареву Могилу?
Нэнс покачала головой:
— Где вода с водой встречаются. Там место силы. На пограничье.
— На реку?
— Ты, я и девочка… Три женщины на том месте, где три потока текучих встречаются, три утра подряд. Мы, все три, поститься будем. Еще до восхода солнца отнесем подменыша на Флеск. И так три раза, и, когда на третье утро ты после этого домой вернешься, подменыша там уже не будет, а вместо него, может статься, увидишь Михяла — потому что придется добрым соседям отпустить его. А фэйри своего забрать.
— Так мы к реке пойдем?
— На встречу трех течений. Окунем подменыша в сильную воду. Велика ее сила!
Нора уставилась на Нэнс, изумленно открыв рот. Затем решительно сжала губы. Торопливо кивнула:
— Когда начнем?
Нэнс замялась:
— Теперь только март. Вода уж больно холодная, — проговорила она, будто споря сама с собой. — И вода холодная, и течение слишком сильное. — Она подняла непроницаемый взгляд на Нору: — Давай лучше поближе к маю. В эту пору добрые соседи обычно себе новое пристанище ищут, беспокоятся. И нас вернее заметят.
— Поближе к маю? Но это еще когда будет…
— Я к тому, что холодно ведь…
— Да сейчас с каждым днем все теплее. Месяц, по всему, будет погожий. Знаешь, Нэнс, не могу я ждать до мая!
Помолчав, Нэнс кивнула:
— Ну, тогда завтра утром. До того как солнышко взойдет, и натощак. С заката ничего не ешь и девочке не давай. И подменышу ничего не давайте, ни ты, ни Мэри — ни крошки и ни глоточка. Я тоже поститься буду.
Нэнс бросила взгляд туда, где под склоном текла река.
— Там и встретимся. Я ждать буду.
Ночью прошел дождь, и земля мягко проседала под босыми ногами Мэри. Еще не рассвело, а она уже брела, спотыкаясь, по заросшей тропинке с ребенком на бедре. Ветки и листья папоротника хлестали по лицу — руками она придерживала мальчика, чьи бессильные ноги, болтаясь, били ее в бок. Мэри не отводила глаз от темного расплывчатого пятна впереди — спины Норы. Нэнс вела их к реке, и развевающиеся космы непокрытых ее волос белели во мгле, точно у призрака.
От голода Мэри ощущала легкость и пустоту. Руки уже ныли. «Долго еще идти?» — шепнула она. Ни та ни другая спутница ей не ответили. Внутри все дрожало.
Накануне вечером вдова вернулась от Нэнс в большом волнении. Ворвалась в дверь, грубо схватив ребенка, пихнула его на руки Мэри, тяжело дыша, с горящими глазами.
— Завтра! — выдохнула она. — Мы отнесем его к реке. К пограничной воде. Так Нэнс сказала. В том месте силы больше, чем в травках. Фэйри завсегда держатся пограничья. Нэнс говорит, что они воду текучую перейти не могут, вот они там и остаются. Соберутся, а реку перейти не могут.
Михял заплакал. Мэри ласково погладила его по мягким волосикам и прижала к своему плечу.
