— Слышала я об этих средствах, — с дрожью в голосе призналась Нора. — Раскаленная лопата и горящие угли. — Она замотала головой. — Не хочу я его убивать.
Круто развернувшись к ней, Нэнс смерила ее долгим взглядом:
— Разве об убийстве мы толкуем, Нора Лихи? Мы только припугнем подменыша, чтобы взамен к тебе твой внук вернулся.
— Брат рассказывал, что те, кто у моря живет, в отлив оставляют подменышей ниже кромки прилива. — Лицо Мэри было прозрачно-белым. — Когда плач стихает, значит, убрался он. — Она замолкла, поймав взгляд Пег. — Это правда, — шепотом добавила она. — Он собственными ушами это слышал.
— Фэйри исстари людей таскают, — сказала Нэнс. — И жен, и матерей многие через них лишались. Но надобно знать тебе, Нора, что обратно получить того, кого добрые соседи себе забрали, дело ох какое трудное. И были случаи, что люди соглашались заботиться о подменыше, хотя нрав у этих созданий не приведи бог какой строптивый.
Мэри закивала, горячо поддержав ее:
— Да-да, это я и в Аннаморе слыхала. Конечно, горе горькое, коли родное дитя фэйри заберут, но уж если так случится, то лучше выходить подменыша. Может, потом фэйри и вернут дитя.
— Я хочу вернуть Михяла, — твердо сказала Нора. — Как могу я любить отродье фэйри, если знаю, что желанное наше дитя они умыкнули? Мне бы только личико его увидеть!
— А с его колдовским подобием жить ты, значит, не согласна?
Ответить Нора смогла не сразу. Сгорбившись, едва дыша, она мяла край юбки.
— Я потеряла семью. Муж и дочь скончались, помилуй Господи их души. У меня только и остались, что племянники и… вот эта тварь. Подменыш, коли это вправду он. О нем кругом судачат. Люди поговаривают, он Мартину гибель принес, мол, знаки были, мол, куры из-за него не несутся, и коровы худо доятся. И если это все правда… Я должна сделать что-то. Должна попытаться внука моего вернуть, — шепотом докончила она.
Нэнс взглянула на нее, склонив голову набок.
— Знаешь, Нора, если тут фэйри руку приложили, то ведь может быть и так, что дочь твоя с сыном вместе теперь, под горой в их прибежище пляшут. Что сыты они, в довольстве живут и счастливы вместе. — Она махнула рукой в сторону двери: — Там-то жизнь вольготнее!
Нора покачала головой:
— Раз уж нет со мной Джоанны… Но если можно как-нибудь вернуть мне родного ее сыночка, Мартинова внука родного, вместо этого вот… то я хочу это сделать.
Огонь в очаге зашумел. По углям поползли язычки пламени. Нэнс закрыла глаза и застыла, словно вдруг сраженная усталостью, а затем отняла руку, которой гладила тело ребенка. Нора видела, как ухватил мальчик ее за пальцы, как когти его впились ей в руку. На тонкой, как пергамент, коже старухи осталась царапина.
— Ну, так тому и быть, Нора Лихи, — пробормотала Нэнс, глядя на крошечную бусинку крови. — Приходи ко мне тогда в канун новогодья и начнем. Будем с тобой волшбу снимать.
Глава 8
Тысячелистник
ДЕКАБРЬ ТЯНУЛСЯ МЕДЛЕННО. Под пасмурным, затянутым тяжелыми тучами небом женщины пели своим коровам, и голоса их звенели в туманном мареве. Они грели руки, сунув их под одежду, чтоб коровы не пугались холодного прикосновения, и доили своих кормилиц, настойчиво и умоляюще. Прижимались щекой к коровьему боку, пели и все доили, доили, моля Господа, чтоб молоко было пожирнее и годилось на масло.
Но молоко шло водянистое, и сбить из него масло стоило долгого труда. Когда это, наконец, получалось, женщины с облегчением скатывали маленький масляный шарик и мазали им стену, а потом, трижды крутанув мутовкой, клали ее поперек горлышка маслобойки, а некоторые еще и привязывали к мутовке рябиновые ветки. Другие предпочитали сыпать соль на крышку.
Вечерами женщины оставляли младенцев на попечение старших дочерей и шли под горбатым лунным серпом по мерзлой тропинке к перекрестку — на куардь
[15]. Точно мотыльки, с сияющими лицами они слетались к очагу в покосившемся домишке Аньи.
— Подкову-то пробовала? — говорила Анья. — Сам-то небось не пожалеет для жены новенькую, единый раз гретую подкову. Привяжи к маслобойке — масла побольше выйдет.
— Да тут и гвоздь сгодится!
— Или три листочка тысячелистника — брось в ведро, когда доишь.
— А когда сбиваешь, ни петь, ни пить нельзя. И до мужа не касайся — масло не выйдет, если по волосам друг дружку гладить или обжиматься там…
Женщины согласно закивали. Они сгрудились у огня вшестером. Босые их ноги были сбиты на острых камнях.
— Луна сегодня в кольце, видели? — сказала Бидди.
Все шепотом согласились.
— К дождю это.
— И туман — тоже знак. В горах туман — жди ненастья.
— Не для прогулок погода-то…
— А я вот Нэнс Роух видела — что ни утро по полям шастает.
Все глаза обратились к Кейт Линч. Та, обхватив себя руками за плечи, жалась к очагу.
— Едва развиднелось, а она уж тут как тут в тумане рыщет, от двора к двору, от коровы к корове. Ворожит. Порчу наводит.
Сорха криво улыбнулась:
— Да ну, небось просто кровь им пускает.
— Верно, оголодала, раз отец Хили не велел лечиться у нее и в плакальщицы брать. Где ж ей теперь пропитание сыскать?
— Я ее частенько вижу, — сказала Ханна. — Идет вдоль поля по дороге и травы собирает на рассвете или на закате. Ей знание дано, где и когда какую травку собирать, так, чтоб сила в ней была. А если и прихватит клочок шерсти из ежевичника — невелик грех, чтобы ее винить.
— Да если она скотине кровь пускает, Ханна, если на такое решилась, как же не винить ее! Зима коров и так измучила. — Эйлищ вздохнула: — Молоко как вода, хоть за маслобойку не берись. А тут крадется эта с ножичком в шею, кровь цедит, чтоб потом с овсом ворованным сварить! О таких делах стоит священнику сказать.
— Да и констеблю!
— Да она у соседа и глаз из головы утянет! — прошипела Кейт.
— Она вам отродясь худого не сделала, а вы ее грязью поливаете! — послышался голос Аньи, и все смущенно примолкли.
Ханна кивнула на вскочившую с пылающими щеками Анью:
— Она права. Срам такое говорить! Нэнс премудрости своей на вас не жалеет, — сами посудите, не она ли месяц-другой назад мою сестру родную от лихорадки вылечила? Родная моя сестра чахла, огнем горела в постели, я уж думала, не встанет она, конец ей пришел, и не дай мне бян фяса снадобья, досталось бы сестре моей только шесть футов земли на кладбище!
— Так, может, сестра твоя и без ворожбы выздоровела бы!
— Глупости! Нэнс дала мне снадобье в бутылочке и наказала не глядеть, как назад пойду, в сторону ро
[16], а идти прямиком к сестре. Я сделала, как она велела, и, видит Бог, как шла я мимо куста боярышника, чувствую, словно кто-то тянет из рук моих бутылочку! Я покрепче ее ухватила, глаз не поднимаю, а добрые соседи все не унимаются. Тем и спаслась, что не глядела, вот до сестрина дома и дошла. Заварила я той травы, три раза дала ей настоя выпить, и встала она на ноги — в тот же вечер со мной прясть села!
