Лицо Мэри залило розовой краской:
— Михял… Хворенький наш ночью обмочился. Я его помыть хотела, но не было воды.
— Я покажу тебе, где родник.
Утренний воздух был чист и влажен; мокрый зеленый мох, облепивший полевые изгороди, ярко сверкал на солнце. Стоял холод, но солнечный свет был нежно-золотистым, и легкий дымок, поднимавшийся от хижины, тоже отливал золотом. А на самом дне долины, в низине, стлался туман.
— Река там внизу, — сказала Нора, выйдя с Мэри на двор. Михяла они оставили в хижине одного, хорошенько забаррикадировав в его корзине из-под картофеля и отодвинув подальше от огня. — Река зовется Флеск. Из нее ты тоже можешь брать воду, если хочешь, но потом долго идти с полными ведрами, и все в гору. И скользко к тому же, по сырости. Когда погода переменится, пойдешь туда белье полоскать. Идти к роднику еще дольше, но дорога туда получше и ногам полегче будет. Все женщины у нас к роднику за водой ходят. Вода родниковая чище.
— А много здесь женщин, в долине? — спросила Мэри.
— Много ли? Да столько же, сколько и мужчин, хотя есть у нас фермеры и неженатые. Видишь вон тот дом, по соседству? В нем Пег О’Шей живет, ты ее вечером у меня застала. Семья у нее большущая. Пятеро детей, да еще их дети в придачу. — Нора обвела рукой долину, открывшуюся, когда опоясывающая холм дорога, по которой они шли, устремилась вниз, на равнину. — Видишь, вон там, внизу, два дома и печь для обжига известняка рядом? Посреди долины почти? Там кузнец живет, Джон О’Донохью, и жена его Анья. К нему на вечёрки собираются. Детей у них нет, хоть вот уже десять лет как женаты. Почему — непонятно. Люди об этом молчок. А дальше, за ними, племянника моего дом; сейчас не видно, правда, из-за тумана. Дэниел Линч — так он зовется. Жена его сейчас первенца ждет. Ты частенько будешь видеть его и его брата на нашей ферме. Они подсобляют мне по хозяйству. Муж-то мой недавно умер…
— Сочувствую вам в вашем горе, миссис.
Послышался смех, и Нора, почувствовав, как подступают слезы, обрадовалась, увидев двух женщин с ведрами, спускавшихся к ним по склону.
— Спаси тебя Господь, Нора Лихи, — сказала одна из женщин, отводя с лица край накидки, чтобы лучше видеть. Из белокурых кос ее выбились кудрявые пряди.
— И вас также, Сорха и Эйлищ. А это Мэри Клиффорд, чтобы вы знали.
Женщины, прищурившись, с интересом оглядели Мэри.
— К роднику собрались, да?
— Да.
— Эйлищ замужем за учителем, Мэри, за Уильямом О’Хара. Он вон там детей учит — за живыми изгородями. А Сорха — дочь жены брата моего деверя.
Лицо Мэри выразило замешательство.
— Не беспокойся, со временем ты со всеми перезнакомишься и во всем разберешься. У нас секретов нет, все на виду. И все знают всех.
— Все мы, хочешь не хочешь, а родством связаны, — подняв бровь, добавила Эйлищ — невысокая, коренастая, с темными мешками под глазами.
— Ты об отце Хили-то слышала, Нора?
— А что такое?
Сорха испустила тяжелый вздох:
— Да прослышал он про бдение на поминках Мартина твоего. И прямо взбеленился! — Она хихикнула: — Слышала бы ты, какую он проповедь сказал на мессе! Осерчал-то как!
Нора досадливо покачала головой:
— Неужели?
Сорха придвинулась поближе, задев ведром ногу Норы:
— Он очень на плакальщицу твою, Нэнс Роух, злобствовал. Против нее проповедовал. Сказал, чтоб не приглашали ее на кыне. Сказал, что церковь этого не одобряет.
— Да что за бдение будет без плача? — возмутилась Нора. — Слыханное ли дело?
— Ой, с ним прямо как припадок сделался. Вязать впору, — добавила Эйлищ. Она вспоминала о случившемся скандале с явным удовольствием. — Кричал, слюной брызгал. Мне все лицо оплевал. Платком вытирать пришлось.
Сорха наклонилась, сорвала одуванчик и, сунув в рот, принялась жевать стебелек.
— Много чего у нас ему не по нраву — того не терпит, этого… Интересно, откуда он узнал, что Нэнс у тебя тогда в хижине была? Он же уехал к тому времени. Дождь лил как из ведра.
— Сказал, поди, кто-нибудь ему, — туманно заметила Эйлищ.
Родник находился на склоне долины, у подножия холма, — корявая пещерка, окруженная со всех сторон зарослями дрока и вереска. На ветвях и стволе ясеня, что рос неподалеку и служил вехой, делая к тому же воду мягче и слаще, трепетали изорванные ленточки. У родника уже собралась группка женщин. Они беседовали, поставив ведра возле ног. Заслышав голоса Эйлищ и Сорхи, они подняли глаза, поздоровались с Норой и окинули быстрым взглядом Мэри, отметив и ее тесную одежду.
Некоторые стали плевать на землю, приговаривая: «Отведи от нас зло, Господи».
— Это из-за твоих рыжих волос, — шепнула Мэри Нора.
— Моих рыжих волос?
— А разве у вас в Аннаморе так не делали?
— Никогда в жизни!
— Ну, не обращай внимания. — Нора раскланялась с двумя из женщин — Это Мэри Клиффорд. Будет помогать мне по хозяйству. Вот пришла ей родник показать. Ты уже познакомилась с Сорхой и Эйлищ, Мэри. А это Ханна и Бидди.
Женщины, пробормотав приветствия, тут же отвернулись и продолжали разговоры. Они тоже обсуждали отца Хили.
— Он считает, что среди нас есть язычники, — сказала одна из женщин.
— Не говорил он такого! Сказал только, что старые обычаи — это предрассудок и что он их не признает.
— На то он и священник. У них вера-то покрепче нашей будет, — заметила Ханна. — Он вот что сказал, что дьявол хитер и проникает к нам разными путями.
Наклоняясь, чтоб набрать воды в ведра, Нора ловила на себе полные жадного любопытства взгляды. Кое-кто из женщин гладил ее по спине, похлопывал по плечу. Но большинство ограничилось лишь приветствиями.
Набрав полные ведра воды, Нора поспешила к тому месту, где ее ожидала Мэри, и они, не попрощавшись, двинулись в обратный путь.
— Это ваши приятельницы? — спросила Мэри.
— Родня, чтоб ты знала.
— Зачем они плевали на землю, когда увидели волосы?
— Боятся сглазу.
Мэри смущенно помялась, но ничего не сказала.
— Пусть тебя это не тревожит. Так уж здесь повелось.
— А Сорха ничего, бойкая.
— Сорха-то? О том, что она узнает в пору утренней дойки, к обеду уже вся округа будет судачить.
— А это правда, что она сказала, будто священник вашу плакальщицу ругал?
Нора фыркнула:
— Не знаю уж, чему их там учат теперь в городах этих! Какой толк в том, чтоб отнимать у нас наши обычаи? Они тоже христианские, мы ж христиане не хуже его.
— А этот человек, священник ваш, Михяла-то видел?
