А белолобые гуси (у нас их ошибочно называли казарками), с радостным гвалтом, опускались где-то на озерных плесах и копились там день ото дня и мне мечталось добыть хотя бы одного из них. Это ни какая-нибудь там утка – в нем не меньше трех килограммов мяса, суп из гусятины даже крапивный – отрада. Но озерные плеса для меня были недоступны – без лодки в озеро не сунешься. А когда я поделился с дедом своей мечтой, он сказал, что гуси обязательно потянут на поля кормиться натерянными среди стерни зернами пшеницы и там их можно будет подкараулить. Я и загорячился сходить на приозерные пашни, на те самые, где мы не раз, всей школой, собирали колоски.
– Так просто, без манных чучел, казарку не возьмешь, – осадил мою горячность дед. – Гусь – птица с соображением. Сходи вон к Дарье Шестовой – её мужик заядлым был в охоте, может, профиля гусиные и сохранились, если в какую-нибудь из зим не пошли в печку. Они ведь фанерные, сухие…
Я вспомнил большеглазую Катьку, её озорной взгляд, бойкие слова и почему-то обрадовался возможности ли найти те самые гусиные профиля, которые я никогда не видел и смутно представил лишь по описанию деда, или случаю снова увидеть ту девчонку-егозу, неизвестно.
* * *
На другой день, ближе к вечеру, я пошел к Шестовым. Волновался. То ли тревожили меня мысли о профилях, которые предстояло выпросить у тетки Дарьи и найти, и сохранились ли они еще; то ли встреча с Катькой каким-то образом щекотала душу, а возможно, и то и другое. Только пока я отмеривал напористым шагом длину улицы, меня не покидало ощущение сердечного трепета и легкого беспокойства. Вспомнилось, как я случайно встретил Катьку на школьном дворе: тогда мы с Антохой Михеевым только что вывалились из школьного коридора, направляясь домой после уроков, а она шла на занятия – так уж получилось, что наши с Катькой школьные смены не совпадали – и если бы я не столкнулся с ней лицом к лицу, то вряд ли бы мы узнали друг друга.
– Где твои зайцы, охотник? – обдав мне ухо горячим дыханием, крикнула она.
Я остановился, вглядываясь в лицо девчонки, ни с того ни с сего, бросившей мне странный вопрос, и сразу же узнал Катьку: разве ж были у кого еще такие огромные глаза под тонкими, словно нарисованными черной тушью, бровями?
– Это ты, стрекоза! – вырвалось у меня. – Уже учишься?
– Во втором. – Она обжигала меня огоньком своих глазищ, слегка улыбаясь.
Антоха стоял рядом, поглядывая на нас с недоумением.
– Ну и как? – Я старался держать возрастное превосходство.
– А ни как! – Катька рассмеялась и шмыгнула между нами в распахнутую дверь.
– Чего ты с ней сусолил? – буркнул недовольно Антоха. – Мелюзга желторотая.
Я не стал ему ни возражать, ни объясняться, чувствуя прилив в душе легкой радости.
И вот домик Шестовых. За то время, которое прошло с моего первого прихода к ним, почти ничего не изменилось. Разве что ограда потеряла ряд изгороди, щербато белея пустыми проемами, да калитка покосилась. С легким волнением открыл я её и сразу же увидел Катьку. Она у заднего забора рвала, как я понял, крапиву. На скрип калитки Катька оглянулась и распрямилась.
– А, это ты, охотник, – улыбаясь, она шла мне навстречу. Те же лучистые глаза, та же озорная улыбка. Только лицо заметно похудевшее и платьишко иное, блеклое в не разглаженных складках, на легкой тужурке заплаты. – Где твои зайцы? – снова зацепила она меня иронией. – А то вот мы собираемся постные щи варить из крапивы.
– Какие зайцы, Катюха? Весна к лету придвигается, а ты зайцы. Их я зимой добываю. А тебе что, понравилась зайчатина?
– Не-е. – Она отмахнулась, пытаясь достать мои руки пучком нарванной крапивы. – Ты понравился.
Ну и заноза! Что ей скажешь на такое заявление?
– Ты мне тоже, – вырвалось у меня как-то само собой.
Ни мгновения растерянности не уловил я на Катькином лице.
– Вот и давай дружить, – заявила она, слегка прищурив глаза.
Тут уж я замешкался на секунду, пытаясь понять: шутит она или серьезно. Но тщетно: в глазах у Катьки по-прежнему светились лучистые огоньки.
– Ты еще не доросла до дружбы. – Я нахмурился. – Тебе сколько лет-то?
– А разве у девушек спрашивают: сколько им лет? – Катька снова попыталась обжечь мои руки крапивой, но я увернулся.
– С кем ты тут разговоры ведешь? – На крыльце появилась тетка Дарья и, увидев меня, заулыбалась. – А, юный охотник! – И она туда же со своим восторгом. – Ну, заходи в дом, коли пришел.
Я замялся.
– Да нет, теть Даша, я по делу.
– Ясно, что по делу. Без дела ты вряд ли бы появился. Что за дело-то?
– Дедушка говорил, что у вас должны быть гусиные профиля из фанеры. От мужа остались.
Лицо у тетки Дарьи погрустнело.
– Я в охотничьих вещах никогда не разбиралась. Ружье вон, знаю, лежит в сундуке, а про какие-то профиля – духом не ведаю. Поищи в сарае – может и найдешь, что надо.
Услышав про ружье, я даже оторопел: ну конечно, – у охотника ведь должно быть ружье, как мы сразу с дедом не сообразили! И, теряя скромность, я попросил:
– А можно мне ружье посмотреть?
Тетка Дарья, намериваясь уходить в дом, обернулась:
– Да оно сломанное, и рыться надо в тряпье, а мне сейчас некогда. Приходи в другой раз – поглядишь.
– И зайца приноси, – ввернула свое Катька, направляясь к сараю.
Я и ответить не успел, поняв, что надо идти за ней.
То ли интуитивно, то ли по какому-то наитию мой взгляд скользнул под крышу, и сразу я увидел то, за чем пришел: профиля торчали за стропилом – всего два, но еще сохранившие большую часть былых красок. Достать их мне не составляло труда.
И уже не до шутливых разговоров было: радость захлестнула меня подобно водному потоку, и побежал я домой, забыв и попрощаться с Катькой, и поблагодарить тетку Дарью.
* * *
И как всегда, в ожидании предстоящей охоты, не было сна. В чуткой дреме ловил я малейшие шорохи и смотрел сквозь ресницы на окна, определяя время. Ружье, патроны, гусиные профиля – лежали на лавке с вечера, и сорваться с постели, одеться, для меня было минутным делом…
Улица окатила знобкой сыростью, стойкими запахами подсыхающей земли, степных палов и талой воды… Я прошел огородом и двинулся к приозерным пашням, не паханным с самой страды. Кругом, насколько хватало взора, молочно белели разливы, и мне приходилось далеко обходить их. Небо медленно просветлялось, делалось глубже и прозрачнее…
Отойдя от дома километра на два, я заметил сзади человека, идущего напрямую, и подумал, что сапоги, выходит, у него крепкие, коль через мочажины прет, и направляется он, скорее всего, в заозерную деревню. Но, когда я свернул к желтеющим вдали полям, человек тоже двинулся следом, и это меня насторожило: охотников в нашей деревне, считай, не было, вот и угадывай – кто да что? Я прибавил шагу, но тяжелые и большие бахилы цеплялись гнутыми носками за землю, да и шаг мой был еще далеко не мужским – человек сзади явно догонял меня. По походке и по фигуре он был мне незнаком.
