Я ухватился за угол мешка вместе с Антохой, и втроем мы поволокли его к бричке.
– Но-оо! – с трудом перевалив мешок в бричку, крикнул на быка Федька. – Распузырило тебя не вовремя!
Кое-как, с горем пополам, мы загрузили мешки с зерном друг на друга и, получив у кладовщицы два керосиновых фонаря, примостились с Антохой в бричке. Федька расписался в накладной, и мы поехали.
Заскрипела телега изношенными колесами, тяжело переваливаясь с бока на бок, и зашевелились мешки с зерном. Опасаясь, что какой-нибудь из них свалится с брички, Антоха распластался по верху, охватывая мешки руками и ногами. А я сидел в задке, упираясь коленями в упругие бока этих же мешков, чтобы не сорваться в хлюпающую под колесами грязь.
– Иванчик теперь заждался, – торопил быков Федька, – возьмет в оборот с матюгами, только поворачивайся!
Ночь густела. Смутно серели впереди спины быков и всё – дальше ничего не было видно. Мы будто плыли в волнах растворенной сажи, и только скрип телеги отметал эту иллюзию. Как Федька ориентировался в этой черноте – непонятно. Ни говорить и даже не думать в таком напряжении не хотелось, и мы молчали, озабоченные лишь одним – быстрее бы доехать.
Где-то далеко, словно на краю неба, зажелтел огонек.
– Это наши костер жгут, чтобы мы не потерялись, – обернулся к нам с передка Федька.
В его голосе пробилась нотка радости. И у меня в душе посветлело.
Костер увеличивался. Стало видно двух человек возле него.
– Второй-то кто? – будто чего-то остерегаясь, спросил я у Федьки.
– Тетка Дарья Шестова. Она на сеялке будет.
Я тут же представил большеглазую девчонку, одну в темном пустом доме, съёжившуюся, дрожащую не то от холода, не то от страха, и даже вздрогнул, когда Федька крикнул на быков:
– Тыр-рр! – В темноте он разглядел край пахоты и темный силуэт трактора с сеялкой.
От костра, услышав скрип телеги и наши голоса, подошли сеяльщики.
– Что так долго? Что-нибудь случилось? – спросил Иванчик Полунин, новоявленный тракторист. Я его видел как-то с Шурой и Настей. Шура тогда сказала, что его вот-вот должны были забрать в армию, он и хорохорился, разыгрывая взрослого.
– Да нет, – виновато отозвался Федька. – Дорога вязкая. Быки еле-еле бричку тянули.
– Оно и понятно, – подала голос Дарья. – За два последних года изъездили скотину на нет – кожа да кости. Как они еще сами собой двигаются.
– Опять сопляков вместо себя прислали, – пробубнил Иванчик, будто и не услышав её реплики.
– Сколько привез? – обратилась Дарья к Федьке, тоже никак не отозвавшись на недовольство тракториста.
– Десять полных мешков.
– Давайте разгружать, а то еще председатель нагрянет – уши затыкай от ругани.
– Значит, так, – начал объяснять нашу с Антохой задачу Полунин, – один ходит – другой отдыхает и за мешками присматривает, и так до утренней смены…
На весь наш колхоз было всего два колесных трактора, которые выпускались заводом без фар, и, чтобы вовремя отсеяться, работали на них сутками, пуская в ночь, перед трактором, человека с керосиновым фонарем. Вот нам с Антохой и выпадало такое поручение взамен матерей.
Впятером мы быстро стащили мешки на межу и засыпали зерна в сеялку.
– Кто идет первым? – спросил Иванчик и стал рукояткой заводить трактор.
– Я! – выкрикнул Антоха. – Я уже носил и знаю как!
«Ну и пусть, – не обиделся я, садясь на мешки, – хоть немного отдохну после этой дороги…»
Трактор зарокотал, и Антоха метнулся с фонарем к передним колесам. Огонек поплыл в темноте над землей, а за ним покатился трактор.
– Гляди тут, – наказал Федька и полез в телегу. – Но-оо! – Он хлобыстнул какого-то быка палкой, и скоро скрип колес затих в темноте.
Я упал на спину, уставившись в небо. На нем кое-где появились светловатые пробоины, и в них заблестели звезды. Они будто подмигивали мне – не дрейфь, мол, – мы с тобой. Как бескрайне далеки были они от меня, деревенского оскребыша, подпаленного войной! Далеки и вечны, даже подумалось: «Все когда-нибудь пройдет, а они будут вот так же подмигивать какому-то другому мальчишке, возможно, более счастливому, чем я. И, возможно, это его счастье высветится благодаря моим, теперешним, страданиям. И трактора будут другие, с фарами, или вовсе самоходные, и хлеба будет вдоволь: ешь – не хочу, и одежды всякой на выбор…»
Далеко-далеко, как бы возникнув ниоткуда, появилась своя, земная, «звездочка» – это трактор повернул назад, и мои мысли потянулись к нашим близким заботам. Я подумал, что надетые на шерстяной носок старые сапоги могут не выдержать долгого хождения в пахоте, развалятся, и сможет ли дед снова починить их, а до конца занятий в школе еще больше недели…
Огонек стал приближаться, и я пошел ему навстречу.
Антоха тяжело дышал и без слов сунул мне в руки фонарь. Разговаривать было некогда – трактор почти уперся в спину радиатором, и я заторопился, стараясь освещать правое колесо трактора и часть борозды, как наказывала матушка. Издали казалось, что трактор ползет как черепаха, а на самом деле он постоянно подгонял меня, надвигаясь сзади жарко и неумолимо. Пришлось шагать быстрее и шире. Ноги вязли в мягкой пахоте, старые дедовы сапоги-бахилы тяжелели и тяжелели. Да и фонарь, показавшийся вначале легким, всё настойчиво гнул руку к земле. Уши забивал грохот мотора, от которого как бы содрогалась земля, а с нею и мое тело. Пахло нагретым железом и керосином. Горячая волна воздуха шла от колесника, нагревая спину и голову. Да так, что под шапкой взмокли волосы.
К концу ходки трактор стал ассоциироваться у меня с ревущим зверем, готовым вот-вот зажевать мое измученное тело. Как я не шлепнулся под его колеса, без устали крутившиеся в своем железном стремлении, одному богу известно. Шаг, шаг, еще шаг, еще…
Оглушенный, задыхающийся, я едва различил возникшего передо мной Антоху и отпрянул в сторону, передавая ему фонарь.
Сколько таких выжимающих волю и силы кругов пришлось вынести за ночь – считать было некогда: во время ходки с фонарем только и думалось, как бы ровнее высветить борозду и не угодить под колеса. А при отдыхе на мешках гудело не только в голове, но и в ногах, какие уж там рассуждения!
К утру усталость раздавила все тело. Ноги одеревенели, поджилки затряслись, тяжесть в затылке потянула голову на грудь, нагнетая непосильный сон, и почти бредилось, что еще круг-два и я неотвратно рухну на землю. Так оно после и вышло: и я, и Антоха, не раз спотыкаясь, падали в борозде, чудом успевая вскакивать едва ли ни из-под тракторного радиатора и снова идти. Иванчик ни гу-гу. По крайней мере, я не слышал его криков, хотя, возможно, они и гасли в рокоте трактора. И только тетка Дарья во время очередного наполнения сеялки зерном подбадривала нас, нахваливая и шутя, хотя, как я понимал, и ей на подножке сеялки, в пыли и тряске, не сладко было…
