– Никак. Тут КПЗ, а не закусочная.
– Но мы же не преступники?!
– Ты, может, и нет, а мы меченые…
Как холодной водой меня облили: как же так? Где же справедливость? Где закон?.. Почти та же изнанка, что и была в Иконникове?..
– Тут научат свободу любить, – добавил тот же мужик, и я лег на бок, сжался калачом, чувствуя лишь упругие толчки надорванного жуткими мыслями сердца. Вот тебе и свет ученья через зарешеченное окно – будто кто-то съязвил, бросив соли на рану.
* * *
Под тихую дрожь намученной души уснулось, и сколько прошло времени, было не ясно. Лишь пятно окна задернулось серостью настолько, что прутья решетки на нем едва проступали. Голод стянул живот с новой силой, и я затаился, боясь лишний раз шевельнуться, подумать, гнал мысли отрывочно, зыбко и из этой зыби выплыл большой дом Мамриных, лица хозяев. Вероятно, и они, потеряв меня, маялись в трепетной бессонице, в запале тревожных предчувствий, прислушиваясь к малейшим шорохам, которых так много в их просторном жилье…
Двое сокамерников, видимо, спали или просто лежали, замкнувшись в себя, не двигались и не говорили.
Лязгнул замок. Говор, ругань, и кто-то упал рядом со мной от сильного толчка в спину. Я кинул взгляд через плечо и увидел мордастого, чем-то похожего на Пашу, парня едва ли старше меня, может, на год-два, синеглазого, белобрысого. Он вдруг улыбнулся, стоя на четвереньках, и сказал без зла:
– Вот, бляха, заломали! Ты кто? – тут же задал он мне вопрос. И его веселая мягкость сразу понравилась, и вроде посветлело даже в каморке. Мы познакомились.
– Приехал к брату погостить, – стал рассказывать Гоша, так его звали, – выпили чуток, пошли за ограду бороться, а тут патруль. Ну и навалились. Я брата отстоял, борьбой занимаюсь, а самого скрутили.
Он оказался из дальнего райцентра области, студент машиностроительного института, и пошло: Гоша мне свое, я ему свое. Проговорили долго, пока мужики в углу не заворочались и не заворчали…
Как-то легче стало от поддержки этого неунывающего парня, его оптимизма, веселости, и мы попритихли. Сон брал свое.
Снился мне свет, мягкий, широкий, льющийся неизвестно откуда, но до того приятный, ласковый, что сердце притихло в сладостной неге. Это свет ученья, решил я, наслаждаясь необычным сиянием. Резкий стук двери загасил ту приятность, залил ее чернотой.
– Мой твой матка имел! – услышал я непонятные крики. – Рэзать будем!..
Дверь полыхнула электрическим отсветом и отрубила его, лязгнув. Возле нее я увидел двух мужиков в каких-то серых безрукавках. Они грязно ругались, коверкая русские слова с другими, непонятными.
– Голова рэзать будем!..
В тусклом свете раннего утра, пробивавшегося через окно, я разглядел чернявых, коротковолосых, с темными лицами, коренастиков.
– Подвынься! – Один из них грубо толкнул Гошу, и тот гибко вскочил.
– Ты чего, грач, толкаешься?!
Я не ожидал такого резкого отпора от Гоши. Видимо, и те, которых втолкнули к нам, – тоже.
– Чего?! – Растопыренными пальцами Гоша отпихивал чернявого к дверям, и они схватились. Чернявый поймал Гошу за плечи и резко сыграл головой вперед, целясь в лицо или подбородок. Но Гоша увернулся, ловко, через бедро, грохнул мужика на край нар. Тот аж взвизгнул. Второй – в один миг сорвал с ноги сапог и замахнулся сзади на Гошу. Скорее непроизвольно, чем сознательно, защищая симпатичного мне человека от коварного удара, я крюком правой саданул нападавшему в челюсть, почувствовав насколько она крепка – даже козонки пальцев отозвались болью. Выронив сапог, мужик упал на задницу, но тут же вскочил, почти мгновенно. В руке у него что-то блеснуло. Это был не нож, а нечто тонкое, вроде бы остро заточенная пластинка. Я едва успел откачнуться от резкого взмаха перед лицом, и уже жестче звезданул нахрапистому левой снизу, и тут же, вкладывая в удар всю силу руки и корпуса, накрыл его прямым правой. Белый оскал зубов, безвольный всплеск обвисших плетьями рук и обвал в парашу. Брызги метнулись из нее и все стихло. Только хрипел тот, первый, под Гошей, прижатый локтем в кадык. А в дверь уже колотился дробненький мужичок из темного угла. И топот услышал я, и два милиционера вломились в камеру.
– Ну что, дали этим горным орлам?! А ну встать! – Один из прибежавших, вероятно старший, резко пнул того, что еще лежал, после отскочившего от него Гоши. – Побег из высылки, сопротивление властям, драка в КПЗ – сгноим! Тяни его, Семен, к блатным. А этого, из параши, сортир чистить, все равно отмываться под шлангом…
Я стоял и таился, не зная, что будет, как поступят с нами.
– Молодцы! – смягчился вдруг старшой. – Показали этим резунам, кто кого резать будет. Ждите. Скоро начальство объявится – разберется… – Дверь хлопнула и снова стало тихо. Гоша пожал мне руку, и мы сели к окошку поближе к свету, льющемуся с зоревого небосвода, с надеждой на добрый исход так неожиданно свалившегося невезения, с глубокой симпатией друг к другу.
* * *
– Значит, несовершеннолетний? – Офицер за столом, коротко, под ежик, стриженный, с крутым затылком, крепкий, широкоплечий, внимательно меня рассматривал. – И из деревни?..
Я притих перед ним на скрипящем стуле. На краю стола лежал целехонький мой плащ.
– Ни в то, ни в другое не верится. Выглядишь ты вполне на восемнадцать и боксом вроде занимаешься. Рассказывали мне про ваше геройство. А какой же бокс в деревне? – Спокойный голос следователя располагал к откровению.
– Самостоятельно занимаюсь, – решил я не запираться.
– Бокс самоучкой не освоишь.
– Начинал в районе, с тренером… – Об исключении из школы говорить не хотелось: мало ли как это могло повлиять на следователя.
– Ну ладно, вели вы себя с Седых достойно, хотя за это кое-что полагается. Те, беглые с поселений, отъявленные головы, могли и впрямь порезать. У одного обломок бритвы как-то не нашли при обыске, а это серьезное оружье в опытных руках. Скорее всего, не ожидали они от вас такого отпора, подрастерялись чуток…
Разговор велся благожелательный, и я не мог понять причину. Неужли из-за того, что мы осадили чужаков? Вспомнились их злые угрозы, непристойные крики, и выходило – что из-за драки.
– Ладно, – офицер положил руку на плащ, – купил-купил, но зачем продавал? Какая нужда?
И тут высверкнулись у меня неординарные мысли. Можно было многое придумать, а я вдруг ляпнул:
– Да хотел пороху и пистонов взять. Скоро август – открытие охоты, а у нас припасов нигде не продают. И заначка нужна перед учебой.
– Ты охотник? – Следователь проявил заметный интерес.
– Давно…
И пошел у нас разговор совсем не о спекуляции. Офицер тоже оказался охотником, стал расспрашивать о наших угодьях, о дичи, и сошлись мы на договоренности о совместной охоте по осени.
