Прохладой потянуло от ближних кустов, какая-то птичка подала голос, провожая ушедший день. В деревне взлаивали собаки.
Паша быстро разжег мелкие ветки, и мы начали с ним ломать сушняк. Подошел и Антоха. И скоро наш костер бросал трепетные отсветы на траву и деревья.
– Не нравиться мне, как мой мерин похрапывал и к кустам воротил морду, – присев на траву, проговорил Антоха. – Не волки ли там затаились?
– Да ну, – отмахнулся Паша, – про них уж года два ничего не слышно. Бригады охотников всех повыбили.
– Алапник вон какой, – гнул свое Антоха, – где их всех вычешешь.
– Если какой один и остался, так он лошадь не возьмет. Тем более в табуне…
И потек у нас разговор о том, о сем, о грядущем.
– Ван Ваныч говорил, что американцы грозят нам атомной бомбой, – решил и я сказать своё слово.
– Гитлер тоже грозил, да где он теперь? – отозвался Паша.
– Они вон на Японию две штуки скинули, – как бы поддержал меня Антоха, – народу положили не счесть.
– На нас не посмеют, – заверил Паша. – Эта бомба и у нас есть, не беспокойтесь…
Пофыркивали пасущиеся на лугу лошади, бил где-то поздний перепел и жалобно постанывал сычик.
– А знаете, – перевел вдруг разговор на другую тему Антоха, – у Лизки Клочковой уже титьки в руку не возьмешь.
– Ты щупал, что ли? – Паша глянул настороженно.
– Я у многих щупал, – похвастался Антоха.
– У других щупай, а Лизку не тронь! – как застолбил Паша. – Она мне нравится.
– Так она вон к Стрельцу льнет, – заявил Антоха в растерянности.
– С чего ты вял?! – вскинулся я. – Это Мих Мих ко мне за парту её усадил. Только и всего.
Паша усмехнулся.
– Уж с Ленькой-то мы как-нибудь без сопливых разберемся, а ты сам к ней не лезь и другим накажи, не то в бараний рог согну.
– Все еще на воде вилами писано, – не одобрил я раздора между друзьями, – а вы уже готовы за грудки друг друга хватать. Время покажет, кто и что.
– Голова! – Паша взлохматил мне волосы. – Так и запишем, а теперь вон дуйте вдвоём к копне сена и спите. Я здесь один покараулю, если что – разбужу.
Спать и в самом деле хотелось, и я промолчал, но Антоха возразил:
– Чего один-то? Я тоже могу подежурить.
– За коней отвечаю я, а не ты. И если меня потянет в дрему – подменимся. Все, я пойду лошадей глядеть.
– Где эта копна? – спросил я у Антохи.
– Вон там – за дальнем заворотом, у болотца…
Натекали тонкие запахи луговых трав, увядающих цветов, нагретых березовых листьев и сена. Легкая пелена тумана наплывала из чащобы. Густо толкались комарики-звонцы, лепясь на лицо и руки.
– Уснешь тут, – отмахиваясь от них, недовольствовал Антоха, – у костра хоть этих кровососов нет, а на копне заедят.
– Ничего, – я ободряюще похлопал ему по спине, – зароемся поглубже в сено – ни один комар не достанет…
Так мы и сделали. Антоха залег с одной стороны копны, я – с другой.
Поговорив немного, мы заснули…
* * *
В таком возрасте, да на свежем воздухе, спится без сновидений, но на рассвете меня пробрало сыростью. Плотный туман, который я разглядел сквозь просветы редкого сена, стелился над луговиной и проникал под моё «одеяло». Еще не до конца освободившись от сна, я вдруг почувствовал на лице чье-то дыхание и одеревенел от испуга – прямо перед собой я увидел длинную морду с бородой, а над ней – рога! «Лошадь?! Но откуда рога?.. Нечесть!» Я даже зажмурился на миг, чтобы проверить реальность увиденного. А рогатая морда подтянулась ко мне поближе – ну в метре! Видно стало, как широкие ноздри раздуваются и опадают. «Нюхает! – мелькнула жуткая мысль. – Сейчас прижмет и конец!» Ни шевельнуться, ни вскрикнуть я не мог – так свело тело от жути. А «морда» вдруг качнулась в сторону, издав глубокий вздох, и я, скосив глаза, разглядел сквозь сено темную тушу лося. Мурашки побежали по захолодевшей спине, но я шевельнулся, окончательно сбрасывая обморочную оторопь, и лось, разглядевший меня, отпрыгнул от копны к болотцу. Почти сразу же, широко расставив передние ноги, он стал шумно пить воду.
Я лежал, боясь приподняться: вдруг наскочит! Повернув голову к Антохе, глубоко зарывшемуся в сено, я заметил, что он еще спит. Тихонько толкнул его под бок – бесполезно.
А лось, напившись, оглянулся на копну и неторопливо исчез в ближних тальниках.
Растолкав Антоху, я рассказал ему про лося.
– Ври, да не завирайся, – не поверил он. – Не может лось так близко подойти к людям.
– Я что, слепой? Или ненормальный? – обиделся я. – Иди вон, погляди след.
И точно: возле копны четко были видны ямки от вдавленных в землю копыт.
– Не лось это, – почему-то прошептал Антоха, – не лось. Не зря вчера мой конь на кусты зырил. Идем скорее отсюда! – Он заторопился от копны, разгоняя туман. Я – за ним.
От костра остались одни угли. Паша спал, согнувшись. Недалеко, сгрудившись у опушки леса, стояли лошади.
Послушав Антоху, Паша рассмеялся:
– Лось здесь живет – я его в первый день, как пригнал лошадей, видел. Он, скорее всего, учуял запахи от копны – в сырость-то они слабые, и решил убедиться, от кого они. А тут вы…
«А ведь мог и рогами махнуть, чтоб тогда со мною было?» – От этих мыслей я даже поежился.
В деревню мы уже не скакали галопом – лошади шли легкой пробежкою, с неохотой. Кого-то из них работа ждала, а кого-то – пригон, и то и другое не то что воля в ночном.
2
Кто в детстве не брал грибов, не собирал ягод? А в наши не сытые годы и то и другое было обязательным.
В один из пасмурных дней я, взяв корзину, отправился в лес. Все грибные места в округе двух-трех километров от деревни мне были доподлинно известны. Каждый отъем леса, каждый колок, каждую поляну между ними, очертания опушек и луговин я помнил, и даже, как говорится, с закрытыми глазами мог найти дорогу домой из любого места.
Особенно я любил один обширный лес с многочисленными полянами, с березами и осинником, с зарослями ивняков и смородины, с чистыми прогалинами и травой-муравой по опушкам, в которой любили таиться настоящие грузди, всегда влажные, с росинками в чашечке шляпок, кисейной бахромой по их краям, с терпким грибным запахом. Брать эти чуть-чуть скользкие грибы с туго завернутой в зонт шляпкой, отдающей легкой желтизной, твердые в своей свежести, не больше деревянной ложки, одно удовольствие. А есть их зимой, посоленных в кадке с листьями хрена и укропом, – еще большее!
В тот день груздей не было, и я увлекся боровиками, хотя и не особо густо их наросло, но азарт горел – покрутился я по обширному лесу, а когда вышел на какую-то опушку и распрямился, то не узнал местности. Вокруг распахивалось сосем мне не знакомое, довольно обширное пространство, окруженное густыми, окудрявленными тальником лесами. Где, что? Небо серое, безветрие. Тишина. Все еще не веря самому себе, я развернулся и по прямой пересек лес. И на другой его стороне было то же самое: широкие поля и леса, леса… Я будто очутился в ином краю, где-то в более северной местности, поскольку в нашей округе таких плотных лесов не было. Меня охватила оторопь: не сон ли это? Тот лесной массив, в котором я собирал грибы, называемый у нас Казачьим отрубом, нигде по своему окоему не имел таких пространств, окруженных густыми лесами.
