Она засунула письмо на самое дно сумки, но и там ему было неудобно. Письмо мешало, как горчичник, выбросить его было вроде бы жалко, сжечь – глупо, показать Андрею – пошло…
Такси притормозило перед входом в зеленый тихий двор; лучший район города – благодать и жужжание пчел, притом что до шумного центра можно пешком дойти за десять минут. Старшие мальчишки играли в футбол, а Лидкин сын сидел на скамейке, болея одновременно за обе команды. На левом колене спортивные брюки сильно оттопыривались, видимо, на «перевязку» ушла не одна упаковка бинта.
Лидка остановилась в нескольких шагах; сын не видел ее. Объяснял пятнадцатилетним потным футболистам, что мяч можно отдавать не только носком, но и «пяточкой». Что «пяточкой» играть даже предпочтительнее…
Со своего места Лидка видела, его затылок, ухо и часть щеки.
Она хотела позвать его, но удержалась. Разговор с министром, письмо от Максимова, разбитая коленка; сегодня душно, может быть, будет гроза. Время подкрасить виски, успокоить рвущуюся наружу седину. Успокоить рвущуюся наружу истерику, инстинктивный слепой порыв схватить сына и заключить его в кокон, в банку, в непроницаемую сферу да хоть обратно в утробу, туда, где ему не будут грозить ежедневные опасности. Туда, где не достанет его неотвратимый апокалипсис…
Глупые суеверия. О том, что ребенок, зачатый искусственно, не переживет кризиса. Лидка давным-давно изучила статистические подборки, полностью опровергающие эту чушь. Дети, зачатые от донора, выживают точно так же, как те, у которых есть настоящий отец. И гибнут точно так же…
Но именно из суеверия Лидка никому не рассказывала, как появился на свет Андрей. Никому, даже маме. Предполагалось, что она встретила «хорошего человека» в Апрельском парке. Все-таки в глубине души самый цивилизованный человек остается пещерным жителем, как иначе объяснить, что случайные связи в начале цикла считаются вполне приличными, а безобидная медицинская процедура чуть ли не табу…
Сколько сил ей стоит убить в себе хлопотливую курицу. Сколько сил уже потрачено, а апокалипсис все ближе, и как ни кудахтай, как ни приседай вокруг птенца, как ни мечись – ничего не изменить, этот котел в преддверии ворот, эти безмозглые толпы… Ведь как было с Яной? До самого последнего мгновения Лидка помнила ее рядом. Отец тащил ее на себе… А потом – мгновение, накатила новая волна, сбила с ног обоих, но отец сумел подняться, а Яна нет, ее отнесло от отца на десятки метров…
Андрей почувствовал ее взгляд. Обернулся, просиял. Веселый рот разъехался от уха до уха, на щеках обнаружились ямочки.
– Мама!
Она подошла и, ни слова не говоря, спрятала лицо в его растрепанных жестких волосах.
Ночью пришлось вызывать «скорую». Андрей перепугался насмерть – носился с аптечкой, с чашками воды, с каплями, с телефоном. Лидка еще никогда не видела его таким бледным. И надеялась больше не увидеть.
Бригада прибыла минут через сорок после вызова. Молодой медбрат узнал Лидку; тут же, в домашних условиях, сняли кардиограмму, ничего ужасного на ней не увидели, но порекомендовали обследоваться, понаблюдаться, лечь в больницу, тем более что академическая больница сейчас оборудована всем необходимым, это курорт, а не больница, вам надо беречь себя, Лидия Анатольевна…
Они уехали. Андрей сидел на кухне, тихонько звякая ложкой о стакан.
Проклятый Максимов со своими задавленными претензиями, со своей неудовлетворенностью. Проклятый министр. Проклятый апокалипсис. Нет, Лидка не выдержит. Сорвется. Помрет от инфаркта, не дожидаясь апокалипсиса, бросит мальчишку на произвол судьбы. Одного в человеческом водовороте…
Вспоминая Максимова, она видела, разумеется, не того мужика с фотографии. А коренастого темноволосого подростка, школьника, потом студента, тонкого и умненького, подающего надежды.
Она знала, неосознанно, но знала, что Максимова ей суждено потерять.
Теперь то же самое повторяется с Андреем. Физическое, почти осязаемое чувство надвигающейся потери. Апокалипсис сожрет его, все, что она может, – быть рядом…
– Андрей!!
Прискакал из кухни. Глаза едва ли не на лбу:
– Что?!
Лидка долго смотрела в его бледное, осунувшееся, совсем детское лицо.
– Знаешь что… Ложись-ка спать.
Присвоение институту имени Зарудного прошло при минимуме шумихи. То есть, конечно, положенные гости собрались, и заседание академии прошло скорее в торжественной, нежели в рабочей обстановке, и неформальный «вечерний чай» обернулся на самом деле сытным и пьяным банкетом, но отмечали в узком кругу. Из корреспондентов, только свои же люди из «Академического вестника». Никакого телевидения. Скромная мемориальная доска, чем-то похожая на ту, что висела когда-то на фасаде зарудновского дома. А поскольку скульптор пользовался не официальной фотографией, а теми материалами, что предоставила Лидка, бронзовый Андрей Игоревич оказался очень похожим на живого.
Если Лидка правильно помнит, каким он был.
Молодой, совсем мальчишка. Ему и сорока не было, когда его убили. Почти тридцать восемь лет назад…
Тридцать восемь?!
На Лидку поглядывали – кто с уважением, кто с откровенным недоумением. До самого заседания не смолкали увещевания: «Ну зачем вам это нужно?! Основоположник направления – вы, а вовсе не Зарудный, вы добровольно делитесь с ним частью славы, это вовсе не его заслуги, а ваши…», «Лидия Анатольевна, имя-то одиозное! Пойдет ли на пользу институту…», «Лидия Анатольевна, вас могут неправильно понять…», «Как бы не пришлось потом жалеть…»
Окончательное решение стоило ей бессонных ночей. Но вот все-таки свершилось.
В разгар банкета Лидка спустилась в недавно отремонтированный туалет. Долго смотрела в большое зеркало; ей пятьдесят четыре года, и выглядит она на пятьдесят четыре. Конечно, тонкий шерстяной костюм пошит неплохо, косметика скрадывает морщины и круги под глазами, но, Боже мой, каким юнцом казался бы рядом с ней Андрей Игоревич! Она звала бы его, как сына – Андрюшкой…
Поднимаясь по лестнице в зал, она едва не столкнулась со спускающимся навстречу стариком. Старик держался за перила, как трамвай за единственный провод, видать, спускаться без опоры было для него слишком большим испытанием. Лидка отступила, освобождая дорогу и место у перил; старик был Славкой Зарудным.
Непременное приглашение Славки было ложкой дегтя в радостном для Лидки мероприятии. Обойтись без Зарудного-сына никак не удавалось; в глубине души Лидка надеялась, что измученный артритом Славка поблагодарит за приглашение и откажется.
Не тут-то было. Потребовал для себя специальную машину. Прибыл. Выглядит скверно. И они с Лидкой делают вид, что не замечают друг друга. Со стороны это очень заметно, тем более что сидели-то в президиуме рядом, бок о бок…
Он прошел в полуметре от нее. От него пахло крепким дешевым одеколоном; топорщилась редкая седоватая бородка, дополнительно старившая его на десять лет. И глаза. Впервые за весь вечер Зарудный-младший посмотрел прямо на бывшую жену, и от этого взгляда Лидку внутренне передернуло.
