Понятия не имею, кем является в клинике мужчина, о котором упомянул Коля, но медбрат явно хотел повысить мой статус. И ему это удалось.
Врач вскочил.
– Добрый день, дорогая! Мальчики, мы с вами просто пошутили, чтобы повеселить нашу… э… Как вас зовут?
– Евлампия Романова, – напечатала я, – можно Лампа.
– Я хотел вас развлечь, – пел эскулап, – меня величать Сергей Леонидович. Что случилось, душа моя. Язык онемел? Шевелить им можете? Глотаете нормально?
Я настрочила новый текст, протянула подлизе айфон и улыбнулась.
– Интересно, – пробормотал невролог, взглянул на меня и воскликнул: – Ну-ка оскальтесь!
Я выполнила приказ.
– Вау! – потер руки доктор. – Оставайтесь в этой же позе. Парни, смотрите.
– А-а-а, – протянул Николай, рассматривая мою нижнюю челюсть, – зашибись!
– Нам к стоматологу? – спросил Игорь.
Сергей Леонидович не смог скрыть свою радость.
– Конечно. Рысью в десятый кабинет, там Нина Леонидовна. Сейчас ей позвоню. Не по моей части проблема, что для всех облегчение. Не инсульт это. Не беда! Ерунда!
Ничего не понимая, я выползла в коридор и услышала из-за закрытой двери только что покинутого кабинета громкий голос эскулапа:
– Нина! Сейчас к тебе припрется тетка, имени которой я произнести не способен. Что-то вроде «крематорий». Нет, ее зовут иначе, но похоже на крематорий. В кресле кто-нибудь есть? Гони его вон! В наркозе? Да хоть в коматозе! Она любовница Борьки. Что значит, кто сказал? Все говорят. Если не веришь, оставь ее сидеть час в коридоре, и посмотрим, сколько Боря тебе в следующем месяце недоговорных пациентов отправит. Сядешь на голый оклад. Да, памяти у него нет! Склероз у дедули, но он все записывает. Короче, мое дело родную сестру предупредить, остальное твоя забота. Если Бориски не боишься, бормашина тебе в руки, удали ей нерв без анестезии и жди реакции от Славкина.
Нина Леонидовна вняла совету родственника, когда я подошла к ее кабинету, она уже стояла на пороге.
– Мальчики, – нежно проворковала она, – ступайте к себе. Мы с госпожой Романовой сами разберемся.
Спустя короткое время меня усадили в кресло и закутали в голубую бумажную простынку. Стоматолог села на высокий стул. Я затряслась. Нина заулыбалась.
– Солнышко, что бы у вас там ни было, боли никакой не ощутите. Это я обещаю вам точно. Откроем ротик.
Я замотала головой.
– Хоть улыбнитесь мне, – попросила Нина. – Ооо! Интересно.
Доктор взяла со столика нечто железное, изогнутое, страшное. Меня еще сильнее заколотило в ознобе.
– Ну-ну-ну, – пропела Нина, – я держу мои глаза. Я аккуратненько так посмотрю. Мда. Что вы ели?
Я замычала, вынула из-под пеленки руку и показала на свою сумку. Из всех людей, которых я до сих пор встретила в клинике, Нина оказалась самой умной, она мигом поняла, чего я хочу, и принесла ридикюль. Я достала мешочек с недоеденным красивым, но невкусным пончиком.
Врач взяла упаковку.
– Минуточку. Состав. Ага! Ого! Ооо! Господи, зачем вы это слопали?
– Проголодалась, – написала я.
Дантист с интересом взглянула на меня.
– Да? Наверное, не очень вкусно.
– Гадость, – нацарапала я, – по виду как любимое лакомство моего детства. На вкус мерзкое.
Стоматолог взяла телефон.
– Юрий Петрович. Зайдите. Срочно, весьма интересный случай.
Я опять задрожала. Нина погладила меня по плечу.
– Боли никакой! А вот и наш заведующий!
Симпатичный мужчина посмотрел на мои зубы и задал вопрос, который я уже слышала:
– Что вы ели?
Нина подала ему упаковку.
– Хм! Зачем это жрать? – удивился Юрий Петрович.
– Кушать она хотела, – ответила за меня врач.
– В городе полно другой еды! – недоумевал заведующий.
– Юрий Петрович, она это любит, – промурлыкала Нина, – Евлампия близкая подруга Бориса Никодимовича, кстати, ее привели мальчики из спецотделения.
– Вопросов нет! – тут же сказал начальник. – Начнем, пожалуй. Душа моя, не дрожите. Боли я вам не причиню. Возникнет противный вкус во рту, потерпите. Мда! А ведь на пакете написано: «Не является едой!»
Минут через пятнадцать я смогла сказать:
– Спасибо. Что со мной случилось?
– Любимая еда склеила ваши зубки, – рассмеялся Юрий Петрович. – Дорогая, зачем вы, не побоюсь этого слова, сожрали суперцемент?
– Суперцемент? – ахнула я. – Думала это пончик. Выглядит как настоящий! На вкус, правда, гадкий.
– Душенька, вы уж не лакомитесь более такими изысками. Ешьте что попроще: сосиски с гречкой, курочку, огурчики, кефирчик. И здоровью отрадно, и челюстям праздник. Ох, чуть не забыл! Сегодня не пейте газированные напитки! Никакие. Контакт с газировкой может изменить временно цвет зубов.
Я поблагодарила врача, вышла из кабинета, и тут зазвонил телефон.
– Здравствуйте, – зачастил женский голос, – это я! Узнали?
Мне хотелось ответить словами Кролика из мультфильма про Винни Пуха: «Я бывают разные», но я сказала:
– Добрый день, с кем беседую?
– Неужели не узнали? Это же я, – затараторили в трубке. – Анжелика. Приходила к вам вместе с Валентиной!
– Госпожа Киселева, – сообразила я, – председатель родительского комитета.
– Точно! – обрадовалась Лика. – Скажите, чем я Валентину обидела?
Вопрос меня удивил.
– Не могу ответить, не знаю.
– Я тоже, – грустно сказала Анжелика, – Костик, слава богу, нашелся. Когда я позвонила Игруновой с поздравлениями, она отреагировала сердито: «Перестаньте лезть в мою жизнь. Не просила вас о помощи и сочувствии. Отстаньте. Надоели». В тот же день она накатала заявление директору гимназии, смысл его такой: председательница родительского комитета травит Игрунову. Беспокоит мать ребенка, который находится в больнице. В связи с этим Валентина забирает Костю из школы, он будет посещать другое заведение. Директриса меня позвала и вежливо, но конкретно велела уйти с поста председателя, так как я всем надоела своей активностью. Мешаю педагогам, везде сую свой нос и так далее. Давно она хотела от меня избавиться, потому что я тщательно вникаю во все и заставляю устранять косяки. А теперь есть заявление Игруновой. Ума не приложу, что плохого я ей сделала? Да, у меня активная жизненная позиция. Валентина не хотела обращаться к вам, я ее вынудила. Подумала: денег у нее нет, стесняется в этом признаться. Так мы соберем нужную сумму. А сейчас вот думаю: странно! Мальчик исчез, а она в полицию не помчалась. И к вам Валя направилась лишь после того, как я сказала:
