– Сап, наверное? (Другие болезни на ум не приходят.)
– Откуль сап-то у свиньи? То ж лошадиное…
– А что, им и люди болеют.
– Не, лошадиное…
– Болеют, болеют, я читал.
– Крайне редко. Это когда в лимфу попадёт… когда в лимфу через оболочку слизистую… В моей практике…
– Подожди ты с практикой, – перебил ветеринара Шамякин. – Я, Виктор Сергеевич, вам о чём? Я вам о том, не вовремя вы к нам приехали. Вы уж извините нас. Вы бы обратно, а? Зачем вам тут, а?…
– Так мне… с Быстровой надо, я с Быстровой должен, с Антониной…
– Беда, Виктор Сергеевич, беда у нас. Племенной хряк… лучший в области… на него заявка утверждена, в Москву, на хряка-то нашего… К нам, знаете, уполномоченный выехал, такое дело, Виктор Сергеевич, а?
– Да-да, – говорит Ласточка, – такое дело.
– Пожалоста. Тут машина стоит, акурат к поезду будет… Поспеете. Не до вас, честное слово, не до вас, вы уж не обессудьте… пожалоста…
Облако.
Облако, оно плывёт над дорогой. А верно: день будет солнечным. Сразу за хлебопекарней растёт липа, вся она в жёлтую крапинку, она зацветает. Ласточку то качает, то бросает из стороны в сторону, рядом сидящий водитель, такой же молодой, как Ласточка, ругает колдобины. Потом водитель молчит. И Ласточка тоже молчит. Едут молча.
До станции уже совсем немного, и тут Виктор Сергеевич вспоминает про свой блокнот. Блокнот остался там, на столе, рядом с открытой Библией для детей. Теперь кто-то прочтёт обязательно про хряка Радостного. И прочтёт записи по свиноводству. А на другой странице – про чудо о свиньях. От одной этой мысли Ласточке становится не по себе, ему становится стыдно, что ли. Краснея, он чего-то пугается, наверное, своего стыда, потому что не знает, почему так становится стыдно.
Через минуту, впрочем, им овладевают другие чувства, другие предчувствия – более необъяснимые и неясные.
1987
Остановка по требованию
Примечательной особенностью города Д. является его вытянутость вдоль трамвайной линии. Точнее сказать, это трамвайная линия протянулась через весь город, а сам-то город Д. вытянулся вдоль одноимённой реки с крутым правым берегом, весьма живописным. Как бы ни был крут берег и живописен, образ города в сознании Сергея Филипповича совместился отнюдь не с ним, и не с рекой, собственно, и не с колокольней, уцелевшей на той стороне, и не с чем-нибудь вообще достопримечательным, а с чем-то таким тягомотным, грохочущим – с как бы, что ли, трамваем.
Единственный трамвайный маршрут (стало быть, маршрут номер один) пролегает через два важнейших для Сергея Филипповича пункта – А и Б. Первый есть не что иное, как завод имени Вили Мюнценберга, куда Сергей Филиппович ежегодно командируется по служебной своей необходимости, другой – ведомственная гостиница, где он останавливается по необходимости житейской. Завод и гостиница разнесены по разным концам города, никто не знает, почему так получилось, но так получилось, так сложилось исторически, и теперь должен Сергей Филиппович дважды на дню – это сорок минут туда и сорок обратно – сидеть, а чаще стоять в трамвае.
Канитель, да и только.
Впрочем, не всегда канитель. В былые годы, а Сергей Филиппович ездит сюда уже лет эдак четырнадцать, может, пятнадцать, а то и все шестнадцать, тут сосчитать надо, – в былые годы он не так относился к трамваю. Более относился душевно. Сядет, бывало, у окошечка, когда взгрустнётся, допустим, или, допустим, просто когда делать ему после службы нечего, а пить в номерах неохота (тогда ещё много пили, не то что сейчас, хотя и сейчас, если вспомнить вчерашнее…), сядет и едет, и едет, и едет, куда глаза глядят у водителя. А водитель глядит вперёд, а Сергей Филиппович соответственно вбок – на городскую природу. Если весна, то лужи вокруг, ручейки побежали, грачи, глядишь, прилетели, травка зеленеет, солнышко блестит; если лето, то пух тополиный и всё такое, или в июле, к примеру, цветут вовсю георгины за трестом столовых, летают стрекозы. Осенью – ясное дело: унылая пора, очей очарованье… А зимой Сергей Филиппович ездить в командировки не любил. Да и не посылали, к счастью.
Был август. Сергей Филиппович за отсутствием инвалидов и пассажиров с детьми сидел на первом сиденье. Он держал дипломат на коленях, а в дипломате лежал документ – протокол согласования важного очень вопроса. У Сергея Филипповича были все основания держать нос по ветру: размашистые подписи под протоколом не только удостоверяли истинность документа, но и свидетельствовали об успехе миссии Сергея Филипповича на заводе имени Вили Мюнценберга. Однако сам он был не в духе. И вот почему.
Он перенёс только что эмоциональное потрясение. Он только что побывал в ситуации, глупой до невозможности, просто глупейшей, наиглупейшей ситуации, и повёл себя в этой ситуации малодостойно.
Поскольку ситуация эта связана самым непосредственным образом с некоторыми обстоятельствами командирования Сергея Филипповича на завод имени Вили Мюнценберга, мы не можем не остановиться на производственной стороне дела. Без такой остановки, заметим попутно, было бы трудно нам постичь демонизм личности Двоеглазова, старого знакомца Сергея Филипповича.
Речь идёт о смесителях. Предприятие, чьи интересы представляет Сергей Филиппович в городе Д. (расположенное, кстати, от Д. за 1070 км), издавна славится выпуском дефибрированных смесителей СТ-14. Каждый, кто имел отношение к эксплуатации СТ-14, хорошо знает, что смесители эти при всех своих положительных качествах требуют ещё значительной доработки. СТ-14М, улучшенная модель смесителя, могла бы уже давно быть запущенной в производство, если бы не обструкционистская линия предприятий-поставщиков, видное место среди которых занимает К-ский завод имени Мюнценберга. Что касается последнего (то есть не Мюнценберга, разумеется, а завода его имени в лице своего руководства), то он (или лучше, оно – руководство, причём исключительно с узковедомственных позиций) пытается воспрепятствовать усилиям партнёра внести необходимые изменения в техническое задание на уже выпускаемые смесители.
Есть тут один нюанс: Двоеглазов. Он заместитель главного инженера завода. Вот кто первый враг, самый истый, самый непреклонный и самый, заметим, последовательный враг идеи СТ-14М! С аргументами Двоеглазова – а у него, в чём коварство, именно аргументы! – привыкли считаться. Все понимают при этом: пока Двоеглазов сидит в своём кресле, никаких «М» быть не может. Опыт подсказывает заказчику: надо ждать. Надо дождаться длительной отлучки Двоеглазова – мало ли что может случиться, в отпуск уйдёт или там, не дай бог, бывает всякое в жизни… Двенадцатого августа стало известно, что Двоеглазов болен. У него ревматизм. В ночь на тринадцатое августа Сергей Филиппович вылетел в Д.
Опустим технические детали. Опустим всё, что относится к трём подряд совещаниям. Не будем вспоминать, как выступал и что говорил Сергей Филиппович, и как своего он добился. Он своего добился. Он выполнил свою задачу, но, выполняя свою задачу, он то и дело поглядывал на дверь: не войдёт ли сейчас Двоеглазов? И не зря, между прочим, поглядывал, нижеследующее подтверждает: ох, не зря.
