— Скучно? Нисколько. Ощущение такое, будто целиком погружаешься в какую-нибудь историческую книгу. Этот собор, кругом обложенный мешками с песком, везде люди в форме, непривычные вывески и много всякой всячины, для меня новой. Все это так удивительно. Я…
Вся моя живость вдруг показалась фальшивой. Я опустила взгляд под ноги, к грубому некрашеному полу, потом на угол старого вытертого коврика прямо перед носками моих туфель.
Джулиан приблизился ко мне, чуть поскрипывая половицами. Неловко кашлянул в повисшей тишине.
— Может быть… вы не откажетесь поужинать со мной? Мы могли бы сходить в ту же «Кошку»… или еще куда… Кажется, возле вокзала есть еще кафе…
Я подняла глаза к его лицу, на котором отплясывали косые неровные сполохи от свечи, горевшей на прикроватном столике. Электричество иссякло с час назад, резко и окончательно.
— Нам не надо никуда идти. Я кое-что прикупила в продуктовых лавках. Вино и сыр, немного хлеба. И если вы не возражаете…
— О что вы, нет! Звучит очень заманчиво. Устроим что-то вроде пикника.
— Да, верно. — Я непроизвольно свела перед собой ладони, с нажимом соединив кончики пальцев. «Сейчас! Это надо сделать именно сейчас». — Вы не против… не возражаете, если мы сперва немного поговорим? Я кое-что еще должна вам сообщить, а поскольку я уже давно тут сижу, набираясь смелости, мне хотелось бы сделать это немедля.
— Да, конечно.
В комнате имелся только один стул, деревянный и ободранный, с изрядно вытертым, ненадежным с виду сиденьем. Я указала на него Джулиану, сама же присела на краешек кровати.
— Хм, я даже не представляю, с чего начать…
Наклонившись на стуле вперед, Джулиан оперся предплечьями на колени, сцепил кисти и засветился улыбкой:
— Кейт, я вам верю.
— Я знаю. Знаю, что верите. Но это касается вас в той же степени, что и меня, и это… Возможно, вам нелегко будет это понять. И особенно принять… Вы говорили… — Слова словно смешались у меня в глотке. Закрыв глаза, я попыталась собраться мыслями на том последовательном и здравом рассуждении, что раз за разом репетировала аж с полудня. — Вы говорили, у вас возникло ощущение, будто мы встречались прежде. Этак вот, это не совсем верно, но в то же время и не совсем неверно.
— Что вы имеете в виду? Когда мы встречались?
— Вы как-то спрашивали мою фамилию. Я тогда сказала, что пока не могу вам этого сказать, потому что вы все равно мне не поверите. Хотя, возможно, не поверите и сейчас.
— С чего бы мне этому не поверить? Особенно после всего услышанного.
— Потому что меня зовут Кейт Эшфорд. И я — ваша жена.
Лицо Джулиана, столь открытое и страстное, словно застыло вмиг холодной посмертной маской.
— Джулиан, послушайте меня… Вас не убьют в завтрашнем ночном рейде. Вы перенесетесь сквозь время — как это сейчас сделала я, — в конец двадцатого века. И там вы со временем встретите меня — в городе Нью-Йорке.
— Вас, — неживым голосом уронил он.
— Меня. — Я больше не могла сдерживать слезы, и они безудержно наполнили глаза. — По какой-то… непостижимой причине вы полюбите меня, а я — вас. И я никогда не говорила вам об этом. Никогда не говорила, что люблю вас: я почему-то боялась вам это сказать. Я почему-то думала, что слова могут как-то… сглазить, что ли, все это… вашу любовь ко мне… Потому что все было слишком уж чудесно, чтобы быть правдой. И потому, что я ни за что не смогла бы сказать это так замечательно, как вы, не сумела бы найти нужных слов. Это было так глупо с моей стороны, так жестоко, в то время как вы были всегда в этом исключительно щедры.
Я быстро смахнула пальцами слезы, собрала все, какие нашлись, остатки храбрости…
— Поэтому я скажу вам это теперь. Я все вам… Я все тебе скажу. Я люблю чудесный звук твоего голоса, люблю слушать, как ты играешь для меня вечерами на рояле. Люблю эти короткие забавные стишки, что ты нередко оставляешь мне на подушке по утрам. Люблю твой блеск и великолепие во всем, твою доброту. И то, как ты можешь изничтожить в хлам каких-нибудь болванов на Уолл-стрит — и в тот же вечер трогательно плакать в опере. Люблю твои старые кожаные тапочки, что ты носишь дома, когда мы с тобой одни. Люблю, как ночью ты держишь меня в объятиях, называя меня маленькой плутовкой, хотя, возможно, это в каком-то смысле и женоненавистничество. Люблю это чудное выражение на твоем лице, когда ты… когда мы…
Мой голос осекся. Я отвернулась к стене, на которой, на фоне выцветших обоев, на нас с таинственно счастливой полуулыбкой взирала с маленькой дешевой картинки Мадонна.
— Я понимаю, что сейчас я для тебя всего лишь незнакомка. Однако ты для меня — всё. Ты — моя жизнь. Уже одно то, что ты сейчас рядом — даже при том, что ты меня совсем не знаешь, — для меня высшее счастье.
Я с ужасом слушала повисшее между нами молчание, не в силах посмотреть на Джулиана. Чьи-то быстрые тяжелые шаги ворвались в эту напряженную тишину: кто-то торопливо прошел по коридору прямо за дверью и стал подниматься по лестнице.
— Ты все еще мне веришь? — оглянулась я наконец.
— Я… Я не знаю. Но, наверное, должен. Ведь поверил же я во все прочее? — Джулиан изумленно покачал головой и опустил глаза, задумчиво уставившись на свои руки. — А я все боролся со страшной безрассудной ревностью к этому мужчине — к этому неизвестному твоему мужу. К этому проклятому везунчику, счастливейшему в мире парню. Выходит… это я? — поднял он взгляд. — Я?
Его глаза расширились и потеплели, брови умоляюще взлетели ко лбу. На долгое мгновение наши взгляды встретились, наконец я поднялась, метнувшись через комнату к двери, возле которой на крючке висел мой плащ. Я вытащила из внутреннего кармана «Блэкберри», где старательно берегла его всю неделю: и пока пробиралась через Англию, и пока пересекала пролив, направляясь во Францию, и пока ехала поездом до Амьена.
Я включила телефон. Мелодия приветствия прорезала озаренное свечою пространство нелепым до абсурдности анахронизмом.
— Могу я тебе кое-что показать? — вручила я Джулиану мобильник. — Вот, это мой телефон.
Он воззрился на предмет в своих руках, ошарашенно переспросил:
— Телефон?
— Да. Я же тебе вчера рассказывала, помнишь? Его можно везде носить с собой, снимать им фотографии. — Протянув руку, я перед изумленным взглядом Джулиана полистала меню. — Смотри. Вот мы минувшим летом путешествовали на катере. Это матрос нас щелкнул.
В тускло освещенную, допотопную комнату наши загорелые тела на снимке ворвались резкой и пронзительно яркой вспышкой. Мы с Джулианом стояли на палубе его катера, мои руки обвивали его талию, а он обнимал меня за плечо. Его радостно смеющееся лицо было слегка обращено ко мне, как будто он только что меня поцеловал — и впрямь, Джулиан редко упускал такую возможность. На мне был коротенький пляжный сарафан без лямок, и кожа сияла в солнечных лучах, и улыбка на лице была такой широкой и безоблачной, что я едва не разревелась. Счастливая Кейт! Ничего еще не ведающая, счастливая Кейт!
