– Я верю, – Катя старалась не упустить ни слова. – А что было потом?
Холодно… роса на траве… Чьи-то руки подхватили сестру Изиду под мышки и поволокли. Тепло затухающего костра. В него подбросили поленья… Тепло… жар…
– Я очнулась уже у костра. Не знаю, сколько времени прошло, что они делали, пока я отключилась, – шептала Гобзева. – Потом они вернулись – все мокрые, словно опять из воды… Там, у костра… они притащили меня туда обратно… Я видела топор… Горгона взяла в руку топор… они что-то говорили про топор…
Женщина на фоне костра – с распущенными волосами, голая, хищная. Босой ногой наступила на мертвую голову свиньи… В руках у нее топор…
Сестра Изида ткнулась головой в траву. Ее начало сильно тошнить.
– Меня вывернуло там… это все кокс… но детей я и тогда не видела… их же расчленили, да?
Катя молчала. Что это? Бред?
– Я не видела ничего… только кроликов… как она их… Я больше ничего не знаю, клянусь вам! Я тогда и следователю так сказала, и тому менту…
– Начальнику истринского розыска Шерстобитову?
– Я не помню… наверное, так его звали… Я потом впала в забытье, уснула. А потом, утром, нас задержали там, у костра.
К ним подошел врач.
– Пора, она обессилела.
– Еще две минуты, – попросил полковник Гущин.
Еще ниже наклонился к Гобзевой, спросил тихо:
– Вы не все нам сказали. Вас ведь не трое было там. А четверо.
– Нет, только мы… Я, Вика и она… Как ее убили?
– Жестоко. А перед смертью пытали.
– Пытали?
– Да. Поэтому скажите нам всю правду. Не лгите. Не скрывайте ничего. С вами там на Истре был кто-то еще. Четвертый.
– Нет! Да нет же!
– На вас дали показания. Кто-то говорил. Кто-то что-то видел. Кто это был, Лидия?
– Говорил? О нас?
– Да. Может, это был какой-то ваш ухажер? Или член Ордена? Может, там с вами был этот ваш любовник Арнольд-Дачник? Не выгораживайте никого. Речь о вашей жизни идет. Кто-то убивает вас всех. Заметает следы или же…
– Нет, Сашка… то есть Арнольд… нет! Не был он с нами. Он был такой крутой тогда, важный. Он следил, чтобы на нас никто не наезжал… на Орден…
– Литсекретарь матери Виктории Эсфирь Кленова – она общалась с вами, когда шло следствие по делу?
– Нет. Я… я ее видела несколько раз, но это было еще зимой…
– Тогда кто с вами был там, на Истре? Кто был четвертым?
– Не было никакого четвертого! Мы были втроем!
– Но на вас давали показания тогда. И поэтому забрали, арестовали Горгону-Мокшину. Посадили, хоть и ненадолго.
– Так это из-за парня…
– Какого парня? – спросила Катя.
– Парень… мальчишка…
– Мальчишка?! – полковник Гущин снова охрип. – Что за парень?
– Сосед… или их родственник… я не знаю… Горгона говорила Вике…
– Вы его видели? Как его имя?
– Не знаю, ничего больше не знаю… Да это и не важно… Нас отпустили, и больше никаких допросов.
– Это ваш любовник Арнольд помог прекратить дело? Он кому-то заплатил?
– Нет, – Лидия Гобзева шептала уже из последних сил. – Он бы всю жизнь потом мне этим хвалился… Нет… Это она сделала… вытащила нас.
– Кто?
– Викина мать… Клавдия Кузьминична…
Они оставили ее. Прекратили расспрашивать.
Она лежала на больничной кровати. Она вновь вернулась в полузабытье. И там, на грани яви и сна, боли и тьмы, смерти и чего-то другого, чему она в горячечном бреду так и не смогла подобрать имя, скрипел сук старого могучего дерева, на котором раскачивались качели. И луна то выглядывала из-за туч, то пряталась вновь, вода плескала, когда ее рассекали руки пловцов, и тлел, тлел костер в лесу. Багровые угли… жертвенный трепещущий кролик… теплая соленая кровь на губах… и что-то еще во тьме, чего она так боялась всю жизнь, не признаваясь в этом самой себе.
Мертвые дети.
Призраки с горящими глазами.
Они тоже видели в темноте как днем.
И она всегда знала это.
Они следили за ней.
Даже сейчас…
– Надо просмотреть дело, – сказал Гущин Кате уже на пути в Главк. – Не ОРД на этот раз. А то, уголовное, которое мы посчитали малополезным. Прямо сейчас, не откладывая.
– В ее словах много противоречий, Федор Матвеевич. В какие-то моменты – просто бред. Например, что она там говорит о расчленении? На телах детей не было никаких ран, мы же сами об этом читали. Ни ран, ни повреждений. Причина смерти – утопление. Вода в легких. Расчленены были кролики. Она, Лидия, путает жертвенных животных этой дикой оргии и детей. Она и еще что-то могла перепутать в бреду.
В кабинете Гущина они начали лихорадочно листать уголовное дело.
– Парень… парень… значит, там был еще парень… мальчишка… сосед или родственник, – Гущин листал протоколы допросов.
– Помните, когда мы приехали в эту деревню Затон, там все окрестные дома были заколочены, заброшены. И только у дороги… помните соседей? – спросила Катя. – Женщина с яблоками. Она знала Сониных. Якобы училась вместе с матерью детей. И там был ее муж. Он в разговоре не участвовал. Возился с машиной. Но я помню его лицо. Он нас очень внимательно слушал.
– Он ровесник матери детей Галины Сониной. Ему было в то время за двадцать. А у нас мальчишка… И это, Катя, не соседское дело. Если что, то…
– Что? – Катя смотрела на Гущина.
– Это дело родственное. Это… вот… вот этот протокол допроса.
Катя сначала увидела справку о смерти бабушки детей, скончавшейся через два дня после их гибели, не пережившей шока и горя. Но в деле был подшит ее первичный допрос. Катя скользила взглядом по строчкам, написанным шариковой ручкой. «На берегу обнаружила бидон, в котором ягоды черники»… Нет, раньше – «Она вернулась домой из Конаково утром и обнаружила…»
– Нет, не здесь, да где же это? Я же видел, читал, – Гущин переворачивал страницу за страницей.
– Тогда в доме вместе с матерью детей Галиной Сониной был ее бойфренд! – воскликнула Катя. – Как же мы о нем забыли? Это он и есть тот четвертый. Молодой парень.
– Он тоже ровесник Галины Сониной, он был студентом на тот момент, я это помню из протокола. Студент, не мальчишка… Однако… вот протокол его допроса… Олег Жданов. Смотри, что здесь он говорит: «Приехал к своей знакомой Галине Сониной в деревню Затон на Истре… Она жила вместе со своими детьми и матерью, которой в тот вечер дома не было – она уехала в Конаково на первую годовщину со дня смерти своей старшей дочери и ее мужа, погибших в автокатастрофе».
