– В карьере, – участковый смотрел на них. – Несчастный случай. У меня дело об установлении обстоятельств смерти, я его прекращаю, и мне надо как-то вопрос решить с вещами ее из санатория. Родственников никого. Она одинокая была женщина.
Гущин подхватил его буквально в охапку.
– Ну-ка, ну-ка, коллега, у нас к вам много вопросов. Вы извините нас – служебная необходимость, – он извинился перед молчаливой любопытной дамой из администрации. – Мы вынуждены вас покинуть. С домом потом, это подождет. Лейтенант Щеглов, садитесь в мою машину. Пожалуйста.
Щеглов и глазом не успел моргнуть, как они с Катей затолкали его во внедорожник и через минуту уже мчались по дороге в сторону Минского шоссе.
– Показывай дорогу, как до Пушкино доедем, лейтенант, – Гущин говорил хрипло. – И давай по порядку. Что случилось?
– Это было в июне, – Щеглов смотрел на них все так же недоуменно, хотя теперь в его взгляде мерцали искорки, словно он был рад, что они расспрашивали его об этом деле. – Четырнадцатого я дежурил, и нам позвонили из санатория «Бор». Сказали, что у них пропала пациентка, которая приехала к ним лечиться. Санаторий крутой. Но в основном там опорно-двигательный профиль и нервный. Я приехал туда с патрульным. Оказалось, что эта пациентка, Мокшина Ангелина, она у них и прежде бывала, лечилась. Но потом ездить перестала – там же зверски дорого все, весь курс лечебный. А тут в начале июня снова приехала, и у нее был курс на десять дней. Но вдруг в середине отдыха она куда-то делась. Они сначала подумали – ну, на праздники в Москву вернулась, так порой пациенты делают. Но она никого не предупредила, и вещи ее остались. Они ее ждали три дня. Праздники прошли, а она не возвращается. Они ей стали звонить – ничего. Тогда позвонили нам в УВД. Я осмотрел ее номер – там сумка, вещи, косметика, лекарства. Если бы в Москву уехала, то лекарства уж точно бы взяла. Она же это – больная. Там все больные. Я опросил персонал, установил, что ее в последний раз видели 11 июня, ей процедуры проводили, ванны, инъекции. И обедала она в ресторане. Дело возбудили о пропаже без вести. А тут труп нашли в карьере. Это совсем недалеко, в полукилометре от санатория. Там у них знаменитые карьеры-пруды. Но для купания только два пригодны. А третий давно пересох, и там обрыв большой, вода только на самом дне. Там ее и нашли, Мокшину. Мертвую.
– То есть, когда нашли, давность смерти уже была несколько дней? – уточнил Гущин.
– Да. Видели ее в последний раз в санатории одиннадцатого июня, а нашли только шестнадцатого. Тело уже… в общем, в плохом состоянии было тело.
– А причина смерти?
– Падение с высоты. У нее травмы были несовместимые с жизнью, – участковый вздохнул. – Черепно-мозговая травма и перелом шеи. Обе эти травмы, как мне патологоанатом сказал, могли привести к ее смерти. И еще у нее были переломы. Рука сломана. И гематомы. Там же такая высота – обрыв.
– И вы это все расследовали как несчастный случай? – спросила Катя.
Она ощущала холод внутри… леденящий холод… Дело Первомайских вновь поворачивалось к ним непредвиденной стороной. Что же это такое? Горгона тоже мертва. И мертва вот уже… три месяца. С чем же мы имеем дело?
– Ну да, – участковый кивнул. – Этот карьер… Понимаете, там опасно. А если она пошла туда во второй половине дня, на закате… и там еще перед этим были дожди, можно было оступиться, поскользнуться.
– А что, отдыхающие и пациенты санатория туда, на этот заброшенный карьер, разве ходят?
– Он не заброшенный. Это местная достопримечательность. Там очень красиво. Вид такой, – участковый Щеглов оглянулся на Катю. – Но там можно оступиться и полететь, хотя…
– Что? – Катя чувствовала, что самообладание ее покидает. – Что, лейтенант?
– У этого карьера есть одно прозвище негласное. Конечный пункт. Ну, понимаете, там порой находят людей. Внизу. Тех, кто счеты с жизнью сводит. Самоубийц. Я, конечно, расследовал все это как несчастный случай. И это, наверное, он и есть. Но… она же больная была. Ходила с палкой, как я выяснил в санатории. Все же далеко это для инвалида – такая прогулка вечерняя. А вот если счеты с жизнью сводить вознамерилась, то… в самый раз прогулка. Она же, эта Мокшина Ангелина, была уродкой… то есть, простите, я не то имел в виду… инвалидом. У нее такой был ужасный горб. Я когда в морге увидел… жуть. Не старая еще по возрасту, а по виду как Баба-яга.
– То есть вы думаете, что это могло быть и самоубийство? – спросил Гущин хмуро.
– Учитывая славу этого карьера. Конечный пункт. Хотя дело мы закрываем как по несчастному случаю.
– Ее похоронили уже или тело в морге все еще? – спросил Гущин.
– Ее кремировали сразу после судмедэкспертизы. Мы никого из родственников так и не нашли. Хоронить было некому. И урну никто не забирает.
– Едем прямо на место, в этот ваш Конечный пункт, – распорядился Гущин. – Я хочу увидеть, где ее нашли.
И они ехали – долго по пробкам, по шоссе, а потом мчали по свободной дороге. Наконец свернули к санаторию «Бор». Участковый Щеглов сказал, что через санаторий к карьеру подъехать ближе. Санаторий «Бор» – из старых подмосковных, знаменитых – некогда графская усадьба с парком. Главный корпус с колоннами и львами у подъезда, два новых корпуса с бассейном и самым современным медицинским оборудованием для рекреации и лечения.
Они проехали всю территорию санатория – великолепный парк, где лесной ландшафт облагородили садовым дизайном и приспособили для нужд отдыхающих: летний театр, ротонды, дорожки, выложенные плиткой, берег ближнего пруда-карьера с пляжем, пустынным по случаю наступившей осени. Дорога шла через парк, потом метров двести лесом, и вдруг впереди открылся свет и простор. Они оставили машину на обочине и побрели по этой лесной дороге к обрыву.
От красоты места здесь захватывало дух. Катя вынуждена была это признать.
– Как на картине «Над вечным покоем», правда? – подал голос просвещенный лейтенант полиции. – Вон обрыв. Крылья нужны, чтобы отсюда взлетать.
Дали смутны… серые жемчужные тучи осенние и лучи солнца. Все это так близко, потому что небеса словно нависают здесь над землей. А прямо под ногами открывается огромный провал – карьер с обрывистыми глинистыми берегами, где глина вся в промоинах, ямах и маленьких пещерах, и все это в переплетении древесных корней, сухих веток, палых деревьев. А там, внизу… ох, голова кружится… там, внизу, глина, камни и небольшое мелкое озерцо воды.
А если не смотреть вниз, то открывается бесподобный вид на леса, поля, и так до самого горизонта. Покой… удивительная хрустальная тишина.
Конечный пункт.
Вглядываясь в даль, подставляя лицо ветру, что дул здесь с далеких полей, Катя подумала: Горгона могла, да… Несмотря на свое увечье, женщина вполне могла выбрать именно такое место для вечерней медитации, обдумывания планов, уединения. Но могла она выбрать это место и как свой конечный пункт, если жизненные обстоятельства сложились так, что жить ей стало невмоготу.
