Морской бриз ломал карликовые ивы на берегу и то и дело швырял пену через балюстраду. Через равные расстояния на камнях, отдыхая, сидели кули. Время от времени проезжали экипажи. На противоположной стороне острова, где шел мелкий дождь, качались на воде несколько джонок.
Усевшись среди кули, он отдыхал от бесплодных полуденных блужданий. Теперь все было видно четко, словно на медной гравюре. Когда совсем стемнело, он собрался уходить. Но взошла луна, и снова стали видны Прая Гранди, дома и крыши, теперь окрашенные в золотисто-желтый; потом облако вновь скрыло всё это. Так повторялось несколько раз, и времена в его памяти прокатывались волнами, подобно приливу и отливу.
Наконец, когда период темноты затянулся, он встал, и в глаза ему бросился черный крест, вознесшийся в небо с одного собора на холме. В нижней части города он то и дело терял его из виду, но упорно пытался отыскать вновь, и вот, наконец, внезапно представ перед широкой лестницей, он разглядел просторный фасад собора; над ним – крутой фронтон и уходящий ввысь черный крест, пронзающий серое ночное небо
[72]. Медленно он взошел по лестнице, наклонив голову, чтобы не оступиться: ступени были щербатые и скользкие. Когда нога не нашарила больше ступени, он поднял голову: он стоял на краю соборной площади, фасад церкви был черен, как огромное вертикальное надгробие, сквозь цветные стекла нигде не было видно света. Он знал, что за этой мертвой плоскостью скрывалось нечто ужасное, но не мог отступить, словно лестница за ним рухнула и позади зияла пропасть, и он, с кружащейся головой, быстрыми шагами направился к церкви.
Перед ней он остановился; окна были высокие, двери заперты; навалив друг на друга несколько камней, он перевесился через подоконник и увидел, что внутри за фасадом церковь была изъедена, взору его предстала пустота, вымощенная надгробиями. На остатках скамей сидели стервятники. Он ввалился внутрь, птицы взлетели, чуть не задев его, он споткнулся об обломок камня и провалился сквозь прогнившую скамейку хоров. Он барахтался в мягкой древесной массе, труха забила ему глаза и нос. Наконец, полузадохнувшийся, он смог подняться. Церковь между тем вновь восстала и была полна мечущихся фигур, большинство из них взбирались на груды скамей и палили наружу из тяжелых мушкетов. У окна заряжал пушку старый монах. Меж ними просвистела пуля. Он стоял у алтаря. Человек в солдатском одеянии, но в серебряном венце на голом черепе сунул ему в руки старинное тяжелое ружье, во имя Господа. Он подошел к окну и провел пальцами по ржавому замку и петлям. На подоконнике лежали пули. Он видел склон холма, на котором стояла церковь, фигуры пытались взобраться на него, падали, и механически он начал стрелять. Он чувствовал отдачу тяжелого мушкета в плечо, но не слышал выстрелов, и лишь спустя несколько секунд замечал вспышки.
Призрачный бой продолжался несколько часов
[73]. Наконец, небо начало сереть, словно наступило утро, защитники стали выпрыгивать из окон – и он с ними, и теснить нападавших. Он видел их вблизи, сначала не понимая, отчего сражался против них и отчего был на стороне других: и те и другие были ему одинаково чужды.
И тогда он увидел, что те, против которых он сражался, были одной с ним расы, но это оставило его равнодушным; с тем же успехом он мог перейти на другую сторону и сражаться против защитников церкви, но не сделал этого.
Он стоял неподвижно, оставив в покое мушкет, который намеревался использовать в качестве дубины. Негр из нападавших принял его спокойствие за страх и набросился на него; он видел выпученные глаза, и дикая ярость оттого, что раб хочет схватить его, заставила его перейти в нападение: он отскочил и свалил негра прикладом
[74]. Потом он вновь бросился в гущу сражающихся, вновь ничего не видя, прокладывая себе путь, пока не упал и уже не смог подняться. Он чувствовал, что его топчут, но не почувствовал, что его куда-то несут.
III
На следующее утро прокуратор сидел в одиночестве в самой тихой и самой темной комнате своего дома, но даже и там ему был слышен звон колоколов, и было их много, они сзывали население в церковь. Во всех церквах служили благодарственные мессы. Отсутствие прокуратора в соборе будет замечено, его репутация ненавистника священников возрастет. Он подавил гнев; он не мог радоваться спасению от осады.
Если бы ни два события, победа его небольшого гарнизона, состоявшего из двухсот человек (остальные были в экспедиции вдоль побережья, искореняя пиратские гнезда) над десантной армией, насчитывавшей две тысячи, была бы навеки приписана его имени. Но меткий выстрел отца Антониу
[75], ударивший в пороховой погреб адмиральского корабля, спас Макао, когда закончились их собственные боеприпасы.
И уже к ночи Макао пал бы, когда бы не один неизвестный, вмешавшийся в сражение, с безумной храбростью возглавивший контратаку и посеявший панику среди нападавших. Чужеземец упал без сознания, легко раненный, но его подняли и унесли как героя.
Прокуратору пришлось посетить героя в госпитале доминиканцев, и он был первым, кто узнал его.
С посольствами было уже много лет покончено. Никто из посланников не вернулся, последующее посольство, которое достигло Пекина, ничего о них не узнало. Было решено, что все они погибли в пути – от голода, или же от руки враждебных китайцев.
Камоэнс
[76].
Теперь он был даже опаснее, нежели тогда, когда его прибило к этому берегу: тогда его можно было легко выдать за дезертира, сейчас же народ будет славить его, а выступать против народа еще рискованнее, чем против священников. Он должен быть обезврежен – любой ценой.
Пока прокуратор, склонившись над ним, с притворным состраданием вглядывался в его мертвенно-бледное лицо, он быстро составил план. Он распорядился отнести больного в свой дом. За ним будет ухаживать его собственный врач. Это был неожиданный триумф, он – на коне впереди носилок, но прокуратор отлично знал, что горячие приветствия предназначались лежавшему под парусиной незнакомцу, а вовсе не ему.
Через сутки незнакомец пришел в себя. Кампуш отдал распоряжение охраннику, своему старинному слуге, не знавшему португальского, немедленно позвать его, когда больной откроет глаза. Он осторожно приступил к расспросам.
