Очень мне было жаль парня, смелого и умного; таких бы побольше.
Князя торжественно сожгли при большом стечении народа, а малого Потыка сожгли чуть менее торжественно, рядом с князем, но тоже – как полагается; я участвовал в тех похоронах.
Но оплакивать каждого мёртвого – слёз не хватит. Однажды всё утихомирилось.
Потянулись месяцы спокойствия, и тот, первый удар новорожденного гада мы сочли единственным, случайным; не настоящим.
Никто не верил, что новая тварь может всерьёз нам навредить.
Мы все – две дюжины поколений, люди зелёной долины – выросли в твёрдой традиции: ни звери лесные, ни рыбы, ни птицы никогда не нападают на человека, а также и всякая нежить не нападает; наоборот, там, куда является человек, всё прочее живое – убегает, прячется и бережётся.
Так устроено богами, поставившими человека, и только его, хозяином срединного мира.
В первый год так и было.
Новорожденный змей рос, летал, орал, свистел, гадил с высоты, пугал детей и баб, но толком его никто так ни разу и не разглядел.
И охотиться он летал только в самые дальние и глухие леса.
И жрал он в первый год только туров, оленей и лосей – то есть, самых крупных животных, кого можно было найти.
Некоторые мужики, зверобои из дальних деревень, видели, как он охотится: подбрасывает оленя или кабана высоко вверх и позволяет ему упасть, и так – несколько раз, до тех пор, пока все кости жертвы не окажутся раздробленными от ударов о земную твердь; тогда змей садился, разрывал умерщвлённую животину на несколько крупных кусков и глотал.
Ещё он любил рыбу, нырял в озёра и там развёрстой пастью ловил налимов, ершей и угрей: мог подолгу сидеть на глубине, плавал быстрее любой рыбы; бывало, пугал рыбаков, взрываясь из-под поверхности и взбивая крыльями воду; но, повторяю, людей не трогал, сторонился.
И как-то мы все к нему привыкли, и не считали за угрозу.
В те годы над нами нависали более серьёзные угрозы.
Сначала – как помнят многие из собравшихся – был год небывалой жары; лесные ягоды родились размером с кулак, а морковь и репа – размером с голову. Кто пахал землю и растил урожай – в тот год собрал два урожая. Но те, кто ходил в лес за едой – зверобои и собиратели, – остались ни с чем, потому что из-за жары в лесах обильно расплодился гнус, комары, осы и пчёлы; чем дальше заходили в чащобу охотники и рыбаки – тем громче и страшней гудели сплошные облака враждебного, яростно жалящего гнуса; с каждого третьего дерева свисали осиные гнёзда, и огромные гусеницы ползали повсюду, пожирая зелёные листья.
Так прошло лето.
Осенью из-за перевала приехали несколько полумёртвых от голода и усталости, израненных людей.
Они рассказали, что южные племена, живущие за перевалом, – наши прародители – подверглись нападению.
Степной народ, никому не известный, говоривший на наречии, которое никто не мог распознать, совершил жестокий набег на племена за перевалом.
Чужаки передвигались верхом на лошадях, их было слишком много, они обрушились, как водопад. Они забрали всё ценное, убили всех, кто сопротивлялся, угнали в плен многих молодых женщин и многих детей, а также всю скотину, и ушли тем же путём, каким явились.
Старшины нашей долины собрались на толковище, чтобы решить, следует ли послать помощь народу-прародителю, живущему за перевалом, – и постановили, что помогать не нужно.
Народ за перевалом и так жил в достатке и сытости. Народ за перевалом наслаждался полугодичным теплом, народ за перевалом умел растить яблони и вишни, народ за перевалом никогда не голодал. И если теперь пришли захватчики, желающие ограбить народ за перевалом, – значит, так тому и быть.
Много всего произошло в те годы, многое изменилось, многое было переосмыслено и переоценено.
После того, как новорожденный змей убил князя долины, новым князем стал его старший сын, именем Данияр, в возрасте четырнадцати лет.
Когда змей прилетел и убил его отца – Данияр, как положено любому человеку благого рода, прилюдно поклялся, что изловит змея и изрубит на мелкие позвонки.
Юный князь предложил и мне участвовать в ловле змея, но я ответил отказом.
Тогда я думал, что всё обойдётся.
Мне казалось, что новый змей окрепнет, вырастет – и навсегда улетит из долины; что было ему делать тут?
Новый князь Данияр несколько раз ходил в походы на окраины долины, в дикие и глухие дебри, и там пытался изловить новорожденного змея, ставил ловушки и привады, – но ничего из этого не вышло.
Так или иначе, один год сменил другой, новые события заслонили собой предыдущие, и понемногу история гибели старого змея и рождения нового стала забываться.
Ни один из моих соседей, ни один родственник, ни один случайный знакомый никогда не упрекнул меня в том, что я нарушил древнюю заповедь и совершил нечто скверное.
Все знали, что я – один из тех, кто убил старого змея. Все знали: из-за меня родился новый змей.
Но никто никогда не сказал мне об этом ни полслова.
* * *
На следующее лето князь Данияр отчаялся поймать змея и наплевал на это дело. Решил идти в поход на юг, за перевал.
Я был – личный княжий оружейник, первый доспешный умелец; и, как только собрался князь, – собрался и я.
Тот поход продлился дольше обычного: три года. И про него я ничего рассказывать не буду: всё равно не поверите, да и не к месту.
Скажу лишь, что в том походе случилось нечто, решившее мою судьбу.
Я нашёл в том походе свою пропавшую любимую девушку, свою Зорю.
Не саму её, к сожалению, – но её след.
В среднем течении реки Итиль однажды ночью мы напали на кочевое стойбище и убили всех.
Это были не мирные – военные кочевники, захватчики. Меж них не нашлось женщин и детей; на моих руках нет ненужной крови.
Мы раздели всех поверженных врагов, забрали себе их оружие, одежду, украшения.
С одного из мёртвых сняли амулет: чёрный медвежий коготь, пробитый двумя отверстиями и перевязанный накрест двумя бронзовыми проволоками.
Я его узнал: это был оберёг Зори.
Я забрал его себе.
Вот он, этот оберёг, с тех пор я ношу его под собственным горлом.
Смотрите, кто желает.
Можно, конечно, сказать, что в зелёной долине и её окрестностях существуют многие десятки, если не сотни, таких же или примерно таких оберёгов, треугольных медвежьих когтей, с двумя дырами и бронзовой проволокой крест-накрест.
И есть вероятность того, что я обознался.
Но я верю, что прав, и медвежий коготь принадлежит моей девушке, моей Зоре. И раз так – значит, я нашёл её след.
