Когда он шёл по лесу, птицы сами садились на его плечи и затылок, а белки и куницы бежали рядом, выпрашивая лакомства.
Его прозвали Отцом Упырей по веской причине.
Если старейшины приглашали Крепа пожить в той или иной деревне, например, от Нового Года до весны, – Креп принимал приглашение, зимовал, ел, пил, спал, мылся в бане в своё удовольствие, – а по весне уходил; потом на протяжении двух или даже трёх лет ни один покойник в той деревне не восставал из могилы.
То есть, присутствие Отца Упырей сказывалось на мёртвых благотворно.
Там, куда звали старика, – мертвецы успокаивались и спали, сожжённые, обратившиеся в пепел и засыпанные землёй; никого не тревожили.
В других деревнях, особенно по окраинам долины, куда старца не решались пригласить, по причине дороговизны его услуг, или отдалённости его жительства, – покойники вставали и возвращались каждый год, а бывало – и чаще.
В те времена как раз укоренялся обычай не только сжигать своих мёртвых, но и закапывать кости в землю, или заваливать камнями. Иначе мертвец мог встать и вернуться домой.
Обычно упыри являлись, чтобы отомстить за свою гибель, либо за любовную неверность.
Случаи смертоубийства в нашей долине были очень редкими; люди жили в согласии, и споры свои решали в переговорах.
Так что подавляющая часть упырей, восставших из могил и вернувшихся в свои дома, – это были супруги, желающие наказать своих жён и мужей за измену.
Ведь после смерти каждый человек прозревает и узнаёт всю правду о своих родных и близких, о друзьях и врагах.
Каждый год по долине разносились вести, что в Кленовой деревне мёртвая жена ночью вернулась из-под земли, чтобы плюнуть в лицо неверного мужа, который изменял ей с женой соседа; а в Озёрной деревне умерший от лихорадки муж пришёл домой, ломился в дверь, потом залез на крышу и стал её разбирать, но на рассвете вернулся в могилу, так и не проникнув в дом, а молодая вдова – по словам очевидцев, действительно красивая женщина – с той ночи и до старости заикалась; и, наконец, в Деревне За Скалами один охотник, задавленный медведем и похороненный с почестями, ночью вломился в собственный дом, в спальню к собственной жене, которая сожительствовала с его родным братом, и стал кричать так громко и страшно, что оба прелюбодейника подвинулись рассудком.
В случаях смертоубийства упыри вели себя гораздо более яростно: возвращались по семь, по десять ночей подряд, бились в окна и двери, душили дворовых собак, сворачивали головы курам; но такие случаи были редки – один раз в пять или семь лет, и вокруг каждого такого случая молва потом городила самые завиральные легенды.
Так или иначе, именно ветхий Креп, кривоногий пещерный пращур, научил людей зелёной долины простому способу обмануть упыря.
По совету Крепа, люди стали выносить своих умерших не в дверь, а через дыру, специально прорубленную в стене дома.
Этот обычай – он так и назывался, «вынос через стену» – был заведён примерно сто лет назад; я ещё помню времена, когда старики его оспаривали и усмехались; но при моих зрелых годах и до сих пор он соблюдается во всех общинах.
Если в доме кто-то умирал, глава семейства брал топор и пробивал в стене отверстие, достаточное, чтобы извлечь умершего. После выноса мертвеца свежую дыру тут же заделывали накрепко. Благодаря такому ухищрению мертвец, если он вставал из могилы, никак не умел найти обратной дороги. Шёл по следу – но находил не дверь, а только стену, и дыру, уже заделанную.
С тех пор как укоренился обычай выноса через стену, упыри почти совсем перестали беспокоить жителей долины, – а ветхий Креп получил своё знаменитое прозвище.
Справедливости ради я обязан сказать, что были в нашей дальней тихой долине и такие деревни, где покойники никогда не вставали из могил, не обращались в упырей, ни в сожжённом, ни в закопанном виде.
В таких деревнях – а их было и есть достаточно – люди вовсе не верили в ходячих мертвецов.
А сейчас, когда наш народ вошёл в пору невиданного расцвета, – в них верят ещё меньше: чем лучше жизнь, тем реже возвращаются к нам наши мёртвые.
Я прожил в пещере пращура Крепа, Отца Упырей, пять дней.
Креп страдал глухотой, и мне пришлось изложить свою просьбу, прокричав её прямо в стариковское вялое ухо.
Несмотря на всю свою ведовскую мощь, несмотря на дружбу с упырями, Креп тоже не сумел мне помочь.
Он лишь сказал, что Зори нет в долине.
Это был приговор.
Это лишало меня надежды.
И я не поверил. Заявил, что не уйду из хижины Крепа, пока не получу объяснений. И даже плюнул в бугристую стену пещеры, покрытую письменами, нанесёнными углём по бороздам, вычерченным каменным лезвием.
Следующие четыре дня ветхий Креп рассказывал мне, как устроено всё разумное сущее.
Рассказы его поразили меня и врезались в память; я до сих пор помню все подробности.
Бо́льшую часть времени Креп тратил не на рассказы как таковые, а на собственные вопросы: ему было важно, чтоб я всё затвердил.
Нет, он не считал меня своим учеником. Он был слишком дик, лохмат и груб, понятия «ученик» и «учитель» к нему совсем не подходили – его знание передавалось не словами, а взмахами заскорузлых рук и вращением глаз.
Он по три раза переспрашивал меня, хорошо ли я понял его слова, и заставлял, опять же по три раза, повторить услышанное.
Он говорил, что нет никакого нижнего мира; нет и верхнего.
Он говорил, что миров ровно столько, сколько живых людей, то есть – неисчислимое количество.
Каждый человек образует вокруг себя свой собственный мир: Креп называл его – «поселенный пузырь».
Каждый живущий обитает в собственном поселенном пузыре: своём и только своём.
У одних этот пузырь велик, у других – мал.
У одного – дом, дети, лес, огород, хозяйство.
У другого – вся долина: семь лесов и четыре озера.
У третьего – не только долина, но и земли за перевалом, южные леса и степи далеко за лесами, и моря далеко за степями, и люди, живущие в тех лесах, и в тех степях, и на берегах тех морей.
Любой из нас, говорил мне Отец Упырей, укрепляет свой собственный поселенный пузырь, и бывает так, что у одного человека такой пузырь – маленький и тесный, зато очень прочный. А у другого – пузырь огромен, и вмещает многое, но при этом едва держится и в любой миг лопается и рвётся на части.
Поселенный пузырь вмещает всё, во что верит человек. Всё, что он видел. Всё, о чём он мечтает.
Поселенный пузырь нельзя сузить – можно только увеличить.
Чем дольше живёт человек, чем больше он видел и узнал – тем шире становится его пузырь.
У тех, кто живёт на одном месте и думает только о семье и урожае, – пузырь маленький.
