Поэтому охранники спали крепко.
Но Марья не спала – возможно, единственная во всём городе.
Когда я позвал её – подбежала к окну мгновенно.
Увидев меня, не удивилась. Просияла, как будто увидела близкого родственника. Прижалась к решётке, глядела с надеждой.
Я прижал палец к губам и прошептал:
– Говори так тихо, как только можешь. Здесь у всех острый слух.
Марья молча кивнула.
– Что тебе сказали? – спросил я.
– Сказали, чтоб ждала. Сказали, завтра разберутся.
Я достаточно хорошо видел в темноте, чтобы поразиться красоте её лица и глаз. Красота происходила не от общей гармонии черт, не от идеального сочетания высоты лба и длины переносицы, рисунка скул и губ; я плохо помню законы красоты, преподанные учителем когда-то, а что помню – в то не верю; красота, как я множество раз убеждался, происходит в первую очередь от внутреннего света, от взгляда, от исходящей силы, от того, как человек держится.
Марья мёрзла, дыхание выходило слабым паром, она спасалась шубой, завернулась до подбородка. Но и шуба, изготовленная из хвостов мелкого зверя горностая, подчёркивала её красоту.
Задолго до меня подмечено, что драгоценные меха подходят не каждому; значительных, глубоких, сильных людей украшают, и наоборот – глупцов и малодушных делают посмешищем.
– Холодно? – спросил я.
– Ничего, – ответила Марья и махнула рукой: мол, неважно.
Я вытащил моток золотой нити, просунул сквозь решётку.
– Возьми.
– Что это?
– Донце-веретёнце. Пряжа, чистое золото. Можно рубаху сшить, или платье. Запомни: здесь все очень любят золото. Когда тебя приведут в княжий дом – покажешь.
– А если спросят, откуда взяла?
– Не спросят. Если предложат продать или обменять – не соглашайся. Скажешь: моё, и всё. Скажешь, что заколдовано. Скажешь, что только ты знаешь, как с этим обращаться. Поняла?
– А если отнимут? – с сомнением прошептала Марья.
– Не отнимут. Всех, кто находится в городе, охраняет закон. Ни у кого нельзя отнимать никакого имущества. Ни у первых, ни у последних. Ни у князя, ни у троглодита. Помни это. Если попробуют отнять – кричи, зови охрану. У нас с этим строго.
– Поняла.
– Шить, вязать, прясть – умеешь?
Марья взвесила золотую пряжу в узкой ладошке.
– Конечно, – ответила. – Чего там уметь? Села – и шьёшь, невелика премудрость.
– Вот и хорошо. Это будет твой пропуск в княжий дом. Торгуйся. Стой на своём. Не поддавайся на уговоры. Добивайся встречи с Финистом. Княжьим домом управляет женщина по имени Сорока. Очень скупая. Охраной управляет воин по имени Неясыт. Ты с ним знакома. Это он забрал у тебя подзорную трубу. Он не скупой, зато старый: он боится, что его уберут. Ни единому слову этих людей не верь.
– А кому верить?
– Никому. Есть второй заместитель Неясыта, его имя – Куланг. Ему можешь верить, но тоже – с осторожностью. Завтра он поведёт тебя в княжий дом.
– А если не поведёт?
– Поведёт. Всех земных девок сначала ведут к князю. Он решает, оставить дикаря в городе или сбросить. Но даже если тебя сбросят – не бойся. Я буду неподалёку. Я тебя подхвачу. Не умрёшь.
Марья посмотрела благодарно.
– Зачем ты это делаешь?
– Ради себя. Я изгнан, я хочу вернуться.
– За что изгнан?
– За разбой, – ответил я. – Побил одного дурака, и кое-что отобрал. Старая история. Если спросят – не говори, что со мной знакома.
Марья поколебалась, и пар из её рта стал как будто гуще.
– Я не могу врать, – прошептала она, решительно, как будто выкрикнула. – Не умею совсем. Если совру – меня изобличат.
– Скажи, что плохо понимаешь наш язык.
– Это тоже будет враньё. Кривда. Я же всё понимаю.
Я улыбнулся.
Может быть, она не разглядела в темноте моей улыбки.
– Ты не внизу, – сказал я. – Ты наверху. Это Вертоград. Здесь многие врут. И чем богаче человек – тем больше в нём обмана.
– Финист меня не обманывал.
– Финист – молодой парень. Многого не понимает.
Марья упрямо покачала головой.
– Он мой суженый. Я его люблю, я не могу ему не верить.
Эх, подумал я. Правильно говорили школьные учителя: любовь и рассудок несовместны, как земля и небо; противоположные стихии.
– Марья, – прошептал я, ловя её взгляд, – Марья! Смотри на меня.
Она подчинилась.
Я впервые назвал её по имени. Дикое имя, что и говорить. Мычащее, рычащее, чрезмерно звонкое, на мой слух – грубое, неблагозвучное, поистине варварское. В нём слышались животная мука и агрессия.
Вспомнил: дикари поклонялись идолам, один из них носил имя Мара. Считалось, что это женская сущность, богиня смерти и воскрешения, природного круговорота.
Может быть, подумал я, на самом деле эта бескрылая девочка, дрожащая и мучимая недостатком воздуха, никакая не Марья.
– Послушай, – сказал я. – Тот Финист, который был тогда с тобой, внизу, и тот, который живёт сейчас в отцовском доме, – это два разных человека. Он болел, он потерял память. Он женился. Его жена – твой первый враг. Покажи ей золото. Скажи, что умеешь прясть золотую нить. Не робей, не стесняйся. Готовить еду, мыть, стирать, прибираться – тоже можешь?
– Да, – ответила Марья.
– Так и скажи. Добивайся, чтоб тебя оставили прислугой в княжьем доме. Земную прислугу все любят. Земные девки трудолюбивы. Набивай себе цену. Делай всё, чтоб остаться. И вот это – я ткнул пальцем в донце-веретёнце, – покажешь, только когда увидишь жену Финиста.
– Как её имя? – спросила Марья.
– Не знаю, – сказал я. – Молодая девочка. Родилась уже после того, как меня изгнали. Спросишь у Куланга.
– Он твой друг?
Хороший вопрос, подумал я.
– Надеюсь. Но не гарантирую.
Она помедлила.
– А что значит «гарантирую»?
– Это слово из другого языка, – объяснил я. – Гарантировать – значит дать клятву.
Марья провела маленьким пальцем по краю золотого клубка.
– Гарантируй, что не обманешь.
Я развеселился. Дикари нравились мне именно своей прямотой.
– Гарантировать, – ответил я, – значит поручиться чем-то. Золотом, самоцветами. Любым богатством. Или добрым именем. Доброго имени у меня нет, а золото я тебе уже отдал…
– Жизнью поклянись, – потребовала девчонка.
