По сравнению с ним княжий сын Финист выглядел слабосильным мальчиком.
Второй помощник Старшего Охраны – это значило, что Куланг был признан третьим по силе воином моего народа, и вошёл в число самых влиятельных персон Вертограда.
Он был огромен, широк в плечах, узок в поясе, сплошь перевит тугими мышцами; кожа сверкала.
Одновременно я поймал и его мгновенные, обращённые на меня взгляды сочувствия.
Когда-то давно, в школе, мы считались равными по силе, а кое в чём я даже превосходил своего товарища. Я был хитрее и быстрее.
И на испытаниях, при зачислении в статус младших воинов, я показал лучшие результаты: в кулачном бою у нас была ничья, но я обставил Куланга во время полёта на скорость и на высоту подъёма.
Мы были равны: оба сильные, умные и всецело преданные интересам своего народа.
А теперь – вот. Я – чахлый изгнанник, обретающийся в гнилых дебрях, а он – блистающий воин, абсолютно совершенный, неуязвимый, независимый ни от чего, кроме силы Солнца.
Сейчас, если бы Куланг захотел, – он бы уложил меня одним ударом.
Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли это.
И каждый понял, что другой понял.
И каждый понял, что обмен первыми – осторожными – словами завершён, и пора переходить к главному.
Я уступил своему товарищу право начать.
– Это ты привёз в город земную женщину? – спросил он.
– Ты умный, – сказал я. – Ты догадался.
– Зачем ты это сделал?
– Попросили.
– Кто?
– Я давно живу внизу, – сказал я. – У меня есть отношения с дикарями.
– То есть, – спросил Куланг, – эта девушка – твоя?
– Нет, – ответил я. – Не моя. Это девушка младшего Финиста. Она утверждает, что имела с ним связь. Я её расспросил подробно. Она не врёт; это точно. Вдобавок он ей подарил дорогой астрономический инструмент. Теперь она хочет добраться до парня и напомнить о себе.
– Это невозможно, – сказал Куланг, слушавший меня с огромным вниманием. – Княжий сын три года болел. Вылечили с большим трудом и большой ценой. Он ничего не помнит. Совсем. Он как будто заново родился. Я стоял в охране его комнаты. Я всё это видел и помню. Отец ему заново объяснил, что его зовут Финист, что он умеет летать, что он сын князя птицечеловеков, что город Вертоград парит в небе…
Куланг подумал и покачал головой.
– Нет. Он не вспомнит девчонку. Это невозможно.
– Вспомнит, – возразил я. – Если помочь.
Куланг молчал ещё дольше, сопел, шумно втягивая воздух через ноздри, смотрел на меня с сомнением.
– Зачем тебе это? – спросил.
– Я намерен получить прощение и вернуться домой.
– Тебя изгнали навечно.
– Навечно – это просто красивая формула, предназначенная для обывателей. Я двадцать лет в изгнании. Поверь, для меня это было – пять раз навечно. Теперь я намерен предстать перед князем и попросить помилования.
– Он не будет тебя миловать, – сказал Куланг. – Князь стареет. И, как все старики, с возрастом начинает больше чтить Завет. А в Завете сказано, что изгнанным прощения нет.
– Ничего, – сказал я. – Пусть что-нибудь придумает. В обмен на помилование я расскажу ему интересную историю. Про то, как его сын связался с дикой девочкой. И про то, как родственники и друзья этой девочки поймали княжьего сына в ловушку, сильно его повредили и порезали лицо. И про то, как князь, в попытке вылечить сына, обратился к помощи земной колдуньи, и колдунья изготовила лекарство из выделений реликтового чудовища. Я видел всё. Сначала княжий сын, а потом и сам князь грубо нарушили Завет, явились к земным дикарям, вступили с ними в сложные длительные отношения. Либо князь меня простит – либо весь город узнает, что происходит в княжеской семье. Вот мой план.
Куланг улыбнулся и покачал головой.
– Ты хочешь шантажировать князя?
– Да, – сказал я.
– Он тебя убьёт.
– Посмотрим.
Куланг поразмышлял.
– Ты смелый, – сказал он.
От входа в пещеру задуло холодным ветром и принесло несколько колючих хлопьев самого первого снега.
В долине наступала зима.
– Это не смелость, – ответил я. – Это отчаяние. Слушай. Всё, что тебе нужно сделать, – провести дикарку в княжий дом. Есть повод: при ней нашли трубу. Просто покажи старику и трубу, и девчонку. Дальше всё случится без тебя. Я предполагаю, будет скандал. И мы оба получим от этого пользу.
Куланг молчал.
В доказательство своей решимости я выломал из стены кусок мягкого камня и раскрошил в пальцах.
– И теперь последнее: когда дым рассеется – ты будешь Старшим Охраны.
Куланг поднял брови.
Но ничего не ответил.
– Ты не лезь, – продолжал я. – Повторяю, всё будет без твоего участия. Если мне надо будет пролезть в княжий дом – я пролезу, когда будет дежурить Стрепет. Или сам Неясыт.
Куланг молчал.
Я бы на его месте тоже молчал.
Он имел дом во Внутреннем Круге с видом на Главный Храм, он имел жену, родом из хорошей семьи, он имел двоих детей, он имел золотую посуду, шёлковые простыни, благовонные ароматы, ежевечерние беседы со жрецами, он имел дружбу и родственные связи со всеми лучшими семействами города. Ему было, что терять.
Однако меньше всего он хотел потерять свою честь; а законы чести предписывали нам – ровесникам, одноклассникам – помогать друг другу на протяжении всей жизни. И мой унизительный статус приговорённого преступника этого правила не отменял.
Более того, и я, пусть жалкий изгнанник – но тоже берёг свою честь. И берёг не меньше, чем блистательный Куланг. И мои представления о мужской, воинской чести всегда подсказывали мне, что обращаться к товарищу с просьбами нужно только в исключительных случаях.
Поэтому мы виделись редко.
– Добро, – сказал он, и крепко сунул мне кулаком в грудь: мужской, товарищеский жест приязни. – С утра я покажу дикую девку князю. Правда, инструмента при ней уже нет. Неясыт сразу отобрал.
– Ничего, – сказал я. – Если инструмента нет, придумаем что-нибудь поинтереснее. Видел когда-нибудь золотую нитку?
– Не видел, – сказал Куланг, немного нервно. – И видеть не хочу. Делай, что задумал, брат, я тебе мешать не буду. В мою караульную смену тебя везде пропустят. Надеюсь, ты меня не подставишь.
Он вытер запястьем потный лоб и покраснел.
– Но имей в виду: если дело провалится – я тебя не прикрою. Не смогу. Извини. У меня семья. Сам подумай.
– Конечно, – ответил я. – Разумеется.
