Вечером я снова позвонила Роми, она плакала и жаловалась, что Жоффруа не давал ей ночью компьютер, а у нее не включался айпад, и она проплакала всю ночь. Я попросила поговорить с Жоффруа:
– Да это вообще… Что она мне тут устроила. Пришла ночью и не давала мне спать вообще.
– Ты разве не понимаешь, что она не могла заснуть? Почему ты ей не дал компьютер, чтобы она посмотрела мультики и успокоилась, если уже у тебя не хватает сочувствия встать к ребенку и успокоить его в такой ситуации?
– Ночью дети должны спать!
– Что это за лозунги? Что значит: должны спать? Ты что, не понимаешь, в каком она состоянии?
– Ночью дети должны спать!
– А мужчины должны зарабатывать деньги, так что же? Скажи, когда ты иногда вставал, чтобы сделать ей какао по ночам, о чем ты с ней говорил?
– О том, что надо спать и не мешать нам.
– То есть ты вставал только для того, чтобы и дальше выносить ей мозг?
Приехала домой я жутко злая, но продолжать разговор с Жоффруа на эту тему было бесполезно. Я решила не портить себе настроение еще больше, ведь на следующий день нам предстояло впервые идти в гости к Гаю. На ужин в саду были званы мы, его подруга и еще одна приятельница с работы. Впервые я вошла в этот дом с тех пор, как он перестал принадлежать Карин и Гаю вместе. Было странно воспринимать его как дом Гая. Хотя почему-то дом показался мне таким родным, словно я вернулась к себе.
Ужин прошел неплохо, но я чувствовала, что Жоффруа значительно глупее остальных, но, слава богу, высказывался он немного. Я наконец смогла поговорить на иврите. Мне было странно сознавать, что я соскучилась по неродному языку. Да и, честно говоря, было очень приятно встретиться с Гаем снова. Он слегка постарел, но почти не изменился. Подруга его оказалась приятной женщиной лет сорока, намного миловиднее Карин, но тоже совсем не красавицей.
На работе Карин забросала меня вопросами о новой подруге Гая. Я не знала, что нужно отвечать. Логика подсказывала, что нужно было назвать ее очень страшной и нереально тупой, но у меня не повернулся язык, и я просто сказала:
– Она нормальная.
– И это все, что ли?
– Ну да.
* * *
Мы долго планировали съездить на день в Нормандию – от нас это два часа на машине. В выходной мы встали довольно рано, чтобы сделать бутерброды и собраться.
Я пошла к Роми в комнату сказать, что пора собираться. Но Роми заявила, что не хочет ехать. Она заплакала и стала говорить, что не хочет, чтобы мы ругались в машине, как папа и Наталья. И вообще – она хочет поехать в Диснейленд, а не в эту скукоту. Я стала ее уговаривать, рассказывать, как там будет красиво и интересно. Говорила, что мы уже много ездили на всякие детские развлечения, и нам тоже хочется что-нибудь посмотреть, и что я обещаю ей не ссориться в машине. Хотя не поскандалить в машине было почти невозможно. Я не привыкла, чтобы кто-то сидел и бесконечно бубнил мне под руку: «Да что ты делаешь вообще?! Как ты водишь?»
В холостые времена я дико бесилась, когда мужики устраивали такие вот уроки вождения своим женам, и лишний раз радовалась, что я не замужем. А теперь человек, у которого никогда даже не было водительских прав, который нарочно ехал на красный свет те несколько раз, что я согласилась, чтобы он вел автомобиль, не закрывая рта критиковал мое вождение. И у меня, соответственно, получалось еще хуже, машина глохла, и я нервничала еще больше. Вот поэтому Роми и не хотела с нами никуда ехать, и ее можно понять.
Как только я смогла ее уговорить и она немного успокоилась, вбежал Жоффруа и, тыкая пальцем Роми в лицо, заорал на ломаном иврите:
– Я будет ехать машина, ты сидел тихо не сказать ни слов!
Роми вообще не поняла, чего он хочет:
– Ну вот, он опять на меня орет.
– Послушай, в чем проблема? – спросила я.
Он начал как-то визгливо голосить:
– Че она командует?! Я хочу поехать куда-то в кои-то веки… Это невероятно! Все какое-то говно вокруг! Ничего невозможно запланировать, мать твою!
И он швырнул тарелку на пол.
Я в ужасе смотрела на эту идиотскую сцену, и меня охватывало отвращение. Не говоря ни слова, я спустилась в спальню и стала переодеваться в домашнюю одежду. Жоффруа пришел и сел рядом со мной.
– Между нами что, все кончено? – забормотал он.
– К тому идет.
– Но я же люблю тебя… я без тебя умру, не бросай меня, пожалуйста.
– Я так не могу больше. Ты и Карин разрушаете меня. Какого черта вам нужно от меня? Как я жалею, что доверилась и тебе, и ей. И теперь я здесь одна с ребенком, а вы оба сосете мою кровь.
– Прости меня, но Роми очень тяжелая, а я очень хотел поехать, а она опять хочет все испортить.
– Роми была согласна ехать. Почему ты влез в наш разговор? Ты же не понимаешь по-русски.
– Я решил, что она не хочет.
– Она и правда не хотела, и знаешь почему? Потому что ей не хочется ехать с нами два часа и слушать, как мы ссоримся. Потому что мы теперь все время ссоримся, или даже не мы ссоримся, а ты стал невыносимым и бесконечно достаешь ее, а когда я тебе не разрешаю – меня. Ты чего хочешь вообще? Доминировать надо мной? Этого никогда не будет.
– Я не хочу доминировать, но не хочу, чтобы меня растоптали.
– Так кто тебя топчет?
– Давай поедем в Нормандию. Я обещаю, что все будет хорошо, и мы не будем ссориться.
– Точно?
– Точно.
Мы снова быстро собрались и выехали в Нормандию. Было пасмурно, и настроение никак не исправлялось, так что ссориться мы начали примерно через десять минут. Роми была совершенно права.
Онфлёр в Нормандии оказался потрясающе красивым местом. Старинные разноцветные домики вокруг бухты с яхтами, ресторанчики, чайки, маленькие старинные улочки. Было так красиво, что даже не верилось, что все это наяву. Но наша поездка была омрачена даже не очередным скандалом, а пониманием того, что сама основа нашего союза неправильна и ненормальна. В какой-то момент, в ресторане, где Жоффруа вел себя по-хозяйски, заказывая за мой счет далеко не самые дешевые блюда, я спросила его, глядя внимательно в глаза:
– Слушай, а зачем ты со мной? Ты меня используешь, что ли? Из-за денег?
Он молчал и смотрел на меня совершенно спокойно и, пожалуй, даже равнодушно. И я, искренне ужаснувшись, поняла, что не ошибаюсь. Наконец он выдавил:
– Что ты, нет, конечно.
Однако это прозвучало совсем неубедительно.
– Давай я тебя сфотографирую? Смотри, как красиво.
На обратном пути мы ссорились еще два часа, и я вернулась совершенно разбитая. Дома я сказала, что так дело не пойдет и нам придется расстаться. Он начал умолять не бросать его, без меня он не представляет, зачем ему жить. Он обещал, что снова станет таким, каким был в Израиле, что мы опять станем весело жить, что он найдет работу. Я простила. На следующий день мы курили с Карин и Лоранс, они, естественно, интересовались, как мы съездили в Нормандию.
