– Тогда я вовсе ничего не понимаю, – вздохнула Светлана. – Кому чего возвращать-то?
– Не знаю.
– Значит, тебе не грозили?
Я собралась ответить правду, но вдруг сказала.
– Нет. – Вранье далось на удивление легко.
– Ой, горе горькое…
– Хотите, я в полицию позвоню? И расскажу, что с вами произошло?
– Не сделать бы хуже… Пожалуй, я тоже к племяннику поеду. На всякий случай. Ну ты подумай, у него и мобильный мой есть, и адрес…
Она продолжала говорить, а я терзалась сомнениями. Этот тип, скорее всего, имел в виду Пикассо. Рассчитывал получить его во время ограбления, но не получил. И заподозрил нас с Петровной, понятия не имея, куда делась картина. По его мнению, мы действовали либо втайне друг от друга, либо сообща. То есть он был абсолютно уверен, что в день ограбления портрет был в доме? И вынести его мог только кто-то из нас? Очень интересно. В смысле, откуда такая уверенность? То ли грабитель сам побывал в доме, что все-таки маловероятно, то ли у него имелся сообщник. Тот, кто знал о картине и не сомневался: она висит на своем месте и ждет не дождется, когда ее свистнут… Как только портрет окажется в полиции, грозить нам будет глупо. Да где же, черт возьми, полиция?
Светлана замолчала, а я, занятая своими мыслями, не сразу это заметила.
– Ева, – спросила она, – ты меня слышишь?
– Да, конечно.
– Неужели полицейские злодеев не найдут? Эдак надо будет до конца жизни ходить и бояться.
– Найдут, – успокоила я. – Константинов – известный в городе человек. Они бросят все силы… – получилось не очень уверенно.
– Хорошо, если так, – вздохнула Светлана. – Ты поосторожнее. Вот хоть режь ты меня, а я не поняла, чего этот изверг хотел…
Пошли гудки, и я убрала мобильный, готовясь зареветь от отчаяния. Но тут появился Савва, он шел не спеша, и жизнь не то чтобы начала радовать, но уже не казалась столь беспросветной.
– Ну как? – спросил он, садясь на скамейку рядом со мной.
– Никак.
– Значит, не торопятся…
– А чего им торопиться? Солдат спит, служба идет. А ты правильный адрес назвал?
– Конечно.
– Слушай, – решилась я, – а можно я у тебя пару дней поживу?
Он взглянул так, что я мгновенно пожалела о своих словах. Но отступать было поздно.
– Я могу устроиться в мастерской.
– Можешь в гостевой. Места полно.
– Отлично.
– Не хочешь объяснить, в чем дело?
– Ты забыл про записку на моем холодильнике? Я же рассказывала. Сейчас Петровна звонила, сиделка, ее на улице подловил какой-то псих, угрожал ножом и требовал вернуть то, что она якобы взяла.
– Ага, – кивнул он. – Значит, они действуют на удачу, толком не зная, кого подозревать.
– Вот-вот, но мне от этого не легче. Так что лучше дома не показываться.
– Жаль.
– Почему?
– Я думал, ты в меня влюбилась, вот и просишься на постой.
– По-твоему, это смешно?
– Грех смеяться над чувствами.
«Гад», – подумала я и собралась ответить, но тут в поле нашего зрения появилась полиция.
Машина лихо затормозила возле входа в гастроном, из нее вышли трое мужчин – двое в форме и один в штатском. Они скрылись за автоматическими дверями, а я перевела взгляд на Савву.
– Это они?
Он пожал плечами. Меня неудержимо потянуло в гастроном.
– А ты ключ куда дел? – с опозданием поинтересовалась я.
Он продемонстрировал мне ключ, достав его из кармана жилета.
– Пожалуй, я бы сходила за водой, – не очень уверенно сказала я.
– Подожди полчасика, и я отправлюсь на разведку.
– Почему ты, а не я?
– У кого приятель здесь работает?
С этим не поспоришь, ничего не оставалось, как ждать. Ожидание скрасила мама. Звонок раздался через пять минут, на дисплее высветилось «мамуля», и я поспешно ответила.
– Ева, что за хрень творится? – гневно поинтересовалась, при этом далеко не все звуки выговаривала, из чего следовало весьма плачевное заключение: Максик не помог. Не удивлюсь, если он запил вместе с ней.
– Мамуля, – ответила я сурово, – ты же в нирвану собиралась, а не в винный магазин. Хотелось бы знать, почему вдруг сменилась траектория?
– Какой, к лешему, магазин?! – возмутилась мама. – Это заморозка еще действует. Я вырвала зуб, коренной. Что за день! С утра менты вопросами задолбали, потом зуб начал ныть. А теперь его еще и вставлять придется. Ты не представляешь, сколько дерут эти сволочи!
– Возьмем еще один кредит, – оптимистично произнесла я.
– Ты мне зубы не заговаривай! – рявкнула мама. – Что за хрень творится, я тебя спрашиваю?
– Я тебе вчера все рассказала, с тех пор ничего не изменилось.
– А почему мне звонит Петровна и пугает всякими ужасами?
– Я-то здесь при чем?
– Точно ни при чем? Я имею в виду, ты все маме рассказала? Тебе никто не угрожал?
– Нет, – легко соврала я, продолжая удивляться открывшимся способностям.
– Ева, не щади меня. Лучше правда, чем…
– Ты забыла, твоя дочь – честная девушка.
– Это да, – погрустнела мама. – Ради бога, будь осторожна! Кто знает, что там на самом деле произошло. Тебе лучше у меня пожить.
– Я подумаю. Спасибо, мама.
Я убрала мобильный, а Савва сказал:
– Для честной девушки ты врешь виртуозно.
– Отвали! – не выдержала я. – Не хватает только маму во все это впутывать. У нее и так трудный период.
– Закладывает, что ли?
Я не против называть вещи своими именами, но не когда речь идет о собственных родителях. Оттого на вопрос Саввы я лишь пожала плечами.
– Понятно, – кивнул он. – Переживаешь?
– А ты бы не переживал?
– Не знаю. Я мамулю видел так редко, что не успевал к ней привыкнуть. Зубы целы?
– У кого? – не поняла я.
– У твоей матери.
– Сегодня коренной вырвали, а остальные вроде бы все на месте.
– Тогда не парься. Вот если баба ходит без зубов, тогда трындец. Дорога назад крайне затруднена, если в принципе возможна.
– Никогда не рассматривала проблему женского алкоголизма в таком аспекте, – глядя на Савву в некотором недоумении, сказала я.
– На самом деле все просто: если бабе безразлично, как она выглядит, значит, спасать ее бесполезно.
