В общем, в июле 1943 года не только совершить прорыв, но и достаточно продвинуться нам не удалось, и где-то 4 августа корпус был выведен в тыл, в район Всеволожска, на пополнение. Кажется, тогда произошла моя первая встреча с командующим нашим корпусом генералом Симоняком. На устроенном им приёме молодых воинов, на котором присутствовал и я, как недавно поступивший в этот корпус, Симоняк увидел у меня на груди медаль и нашивку за ранение и спрашивает: «А это откуда?» Я говорю: «Так вот, был там-то, Лучинский командовал». Он говорит: «О! Так это мой сподвижник!» В 1918 году они вместе вступили в Красную Армию. Помните, есть книга Серафимовича «Железный поток», так вот в этом походе на Астрахань участвовал в том числе и наш Симоняк Николай Павлович, и Лучинский. Вот они уже там стали командирами, ещё в 1918 году.
В начале войны Симоняк командовал стрелковой бригадой, оборонявшей полуостров Ханко. Бригада была преобразована в 136-ю сд. За успешные действия при прорыве блокады Ленинграда в январе 1943 года дивизии присвоили звание 63-й гвардейской стрелковой дивизии. В апреле 1943 года был сформирован 30-й гвардейский стрелковый корпус. В него вошла наша 63-я гвардейская, 64-я гвардейская и 45-я гвардейская дивизии, командиром корпуса был назначен Симоняк. Идея командования была в том, чтобы создать постоянно действующее тактическое соединение - корпус прорыва. И вот этот корпус был создан из лучших дивизий, имевшихся на тот момент в составе Ленинградского фронта и имевших огромный боевой опыт. До самого конца войны этот корпус использовался командованием для выполнения самых сложных задач по прорыву укреплённой местности. Первое, чем отличался наш корпус от других соединений, - это тем, что им командовал Симоняк, - это второй Жуков. Он, конечно, не имел такого же высокого военного образования, но, имея огромный боевой опыт, имел силу воли, подобную жуковской. И настолько у него были высокие организаторские способности, знание человеческой сущности и военных действий, что он умел так организовать бой, что каждый отвечал за своё дело, не было никакого обезличивания, что вот «ура, все вперёд!», сегодня поддерживает один, а завтра назначают другого. Нет, он каждому ставил конкретную задачу. Вот, помню, спрашивал: «Кто будет поддерживать?» Выслушивал предложения, что вот будет такой-то командир, утверждал, и попробуй другого назначить. Он конкретным людям ставил конкретные задачи и следил, проверял выполнение. И волю свою проявлял твёрдо, правда, и людей не жалел, иногда потери несли больше, чем нужно, но задачи все выполнялись. Симоняк очень мне нравился своей требовательностью и уважением к работящим людям. Если уж ты занимаешь место, то должен быть профессионалом и выполнять своё дело. Я тоже не любил тех, кто отлынивал, кто не знал своё дело, а лез вперёд.
Ещё с огромным уважением я отношусь к командующему артиллерией фронта Одинцову. По моей инициативе там мы впервые применили контроль ориентирования, чтобы все девять батарей полка были точно сориентированы. Тогда впервые появилось основное направление, провешивание этого основного направления, что повышало точность огня и контроль ориентирования. Он даже сопротивлялся, когда надо было провести контроль ориентирования замечанием по небесному светилу. Это надо смотреть на солнце, для чего надо было уметь закоптить стёкла, ещё чтобы отлично работала связь. Но когда он увидел ценность этого дела, что некоторые батареи до того были ориентированы с большими ошибками, понял, что это дело ценное. Он вводил всё новое, что наша наука ставила на службу артиллеристам, всё это, как правило, впервые вводилось на Ленинградском фронте.
Следующая операция, в которой мне пришлось участвовать, это взятие основных Синявинских высот. С 1941 года было много боёв и даже проводились целые операции, но никак не могли эти основные Синявинские высоты взять. А с этих господствующих высот немцы просматривали всю нашу территорию до Невы и Ладожского озера, то есть весь коридор, пробитый в блокадном кольце, по которому была проложена железная дорога, снабжавшая Ленинград. Тогда мы, конечно, об этом ничего не знали и не видели - это теперь уже солдат выступает как маршал, уже и Жукова критикуют, очень умными стали, а тогда чего мы знали? Знали только то, что видели перед собой. Главные Синявинские высоты были взяты 15 сентября, и взял их наш корпус, лишив немцев прямого наблюдения и возможности вести прицельный артиллерийский огонь. При подготовке штурма к нам приезжал командующий артиллерией фронта Одинцов. Были проанализированы причины неудачных штурмов и наступлений. Было решено применить в артиллерии новую тактику. Раньше принятый порядок наступления был такой: час, полтора, два часа ведётся артиллерийская подготовка. Немцы, видя, что началась артподготовка, уходили из своих ячеек и укрывались в дотах, дзотах, блиндажах, землянках и несли меньшие потери. Когда наша артподготовка оканчивалась, они выходили, занимали свои позиции и встречали нашу наступающую пехоту организованным огнём. Было решено обмануть врага и лишить его этих возможностей. Огонь должен вестись непрерывно. Артиллерийские разведчики и раньше шли в цепях пехоты, но порой это было всё формально, вызвал он огонь батареи, поддержать пехоту, или не вызвал, он за это не отвечал. А тут Симоняк поставил вопрос так: раз ты, командир взвода управления, выслан для поддержания связи и вызова огня, то как только пехота подойдёт к немецким траншеям на сто метров, огонь батареи или дивизиона (или кто там поддерживал) сразу переносится на вторую траншею, а наша пехота тут же бросалась на первую траншею. Поэтому ещё встал вопрос о повышении точности артиллерийского огня. И вот тут пригодились наши топографы, наша служба, которая и была предназначена в артиллерии для обеспечения точного артиллерийского огня. На службу была поставлена фотограмметрическая разведка, она производила с самолётов снимки. Мы были обеспечены этими фотоснимками своей территории и территории противника, там были видны все траншеи. Мы дешифровали цели, определяли координаты. Склеивали эти фотоснимки, делали из них целые схемы типа карты, а потом - типа планшета и по этим снимкам готовили данные. Раньше с переднего края видишь только первую траншею, ну иногда вторую, а на снимках сверху - так все эти траншеи: и первая, вторая, третья и там вторая полоса обороны - всё было видно, и можно было готовить данные очень точно. Тут я впервые встретился со своим командиром дивизиона. Он лично мне приказал привязать пункты сопряжённого наблюдения. К нему предъявлялись строгие требования, вот и он решил проверить, чего же я стою как профессионал. Забегая вперёд скажу, что, по-моему, он остался мной доволен и я, как говорится, пришёлся ко двору. Мы точно, заново «попривязали» все артиллерийские позиции. Тогда мы получили новые приборы, буссоли нового образца - 1943 года. После пополнения мы готовились две или три недели. Тогда, привязывая пункты сопряжённого наблюдения дивизиона, я чуть не погиб. Наблюдательный пункт - это одно дело, но на этих наблюдательных пунктах ещё два наблюдательных пункта на расстоянии друг от друга триста-четыреста, там, пятьсот метров, которые должны были быть привязаны особо точно: это база, с которой производилась засечка целей. По опорным точкам на карте было ну никак не определить координаты этого пункта. В амбразуру не видно, так мне пришлось вылезти аж наверх и в открытую, лёжа с прибором, наверно, минуты две, наблюдать и измерять углы. И только я убрался, как откуда-то немец ударил прямой наводкой, и рядом с тем местом, где я лежал, разорвался снаряд. Возможно, я сделал и плохое дело - демаскировал наблюдательный пункт, но вот эта точность задач, ответственность артиллеристов в дальнейшем помогла корпусу выполнить свою задачу.
