Во второй половине 1942 года нам дали большой отдых. В этот период наше питание обеспечивалось сухим пайком. Мне часто приходилось готовить пищу на трёх человек - командира взвода, его помощника и себя. Приду после ночного дежурства у начальника штаба Храмцова, возьму два котелка в руки и иду на берег Волхова. Разведу костёр, вскипячу воду, брошу два-три кубика пшённого концентрата в один котелок, а в другой - чай, и завтрак готов. Довольно часто эти завтраки были очень вкусными. Дело в том, что США по ленд-лизу снабжали нас тушёнкой. Какой же вкусной она нам казалась. Тонкие длинные пластиночки этого сала с мясом были искусно закручены в рулончики и упакованы в железную баночку. Стоит только открыть банку, и просто божественный запах распространялся вокруг. И вот первый ломтик уже в руках. Кладёшь его на хлеб и ешь... Вкуснотища! Эта тушёнка была очень калорийной. После неё долго не хотелось есть. Спасибо Америке хотя бы за эту помощь. Делали -то мы в это время одно общее дело.
В этом овраге мы получали новое пополнение, обучали его нашей специальности. Здесь все мы стали членами партии. Командир перед каждым построением спрашивал нас:
- Когда же вы вступите в партию? Когда напишете заявления?
Пришлось писать. Вместе с нами приняли и совсем неграмотного старика Заборовского. Я удивлялся, зачем партии такой старик? Потом догадался. Партии нужны деньги, и неважно, кто их платит, молодой или старый.
Беззаботные дни для нас закончились. Пришло время покидать хорошо обжитые землянки. Фронтовое командование готовило прорыв блокады Ленинграда. Прибыв на новое место, мы заняли и обустроили свою оборону. Ждём приказа. 12 января 1943 года в районе Липкино и Мышки наша авиация наконец-то нанесла массированный удар по немцам, после чего взялась за работу пехота.
По возвращении на свои позиции я узнал о зверствах немцев над нашими солдатами. Сам я не видел, но мой сослуживец сказал, что во вновь освобождённой землянке он нашёл нашего солдата, прибитого гвоздями к доске. Другой случай зверств фашистов над бойцами был в Карелии с нашим лейтенантом Некрасовым, добрейшим человеком, и рядовым Селянкиным, нашим постоянным запевалой. Поручили им организовать пункт связи на новом месте, куда должен был потом перейти наш командир. В конце дня они перестали нам отвечать. Когда мы до них добрались, то обнаружили их убитыми. А у лейтенанта на спине была вырезана звезда.
18 января 1943 года два фронта, Ленинградский и Волховский, соединились и почти год удерживали этот коридор, обеспечивающий проход к городу Ленинграду.
Воспоминания Ивана Вдовина
записал и обработал его сын Константин Вдовин
Мавренко (Гурьева) Лидия Николаевна
8 сентября 1941 года кольцо блокады вокруг Ленинграда замкнулось.
Мне сейчас трудно объяснить, но почему-то даже после окружения никто не ушёл из гражданского отряда. Могу сказать только за себя - в институте я была избрана в бюро комсомольской организации нашего факультета, и я не могла подводить студентов, ведь какой бы пример я им подала, если бы не стала участвовать в подготовке обороны Ленинграда. Кстати, вскоре после начала войны началась эвакуация преподавателей и студентов в город Барнаул, куда переводили наш институт. Но вскоре к нам в общежитие пришли представители партийной организации и спросили: «Если вы уедете, то кто будет защищать Ленинград?» После этого часть студентов сразу же отправилась в народное ополчение, я один раз видела проход ополчения по улицам города - это зрелище одновременно и воодушевляло, и убивало. По Невскому проспекту шла колонна мужчин, в которой безусые юноши соседствовали со стариками. И здесь я впервые увидела голодающих - у одного молодого человека, почти мальчишки, лицо было, как решето, испещрено ямочками, и оно было коричневого цвета. Авитаминоз. А рядом с ним шёл совершенно седой старик интеллигентного вида, по всей вероятности, учёный. Я же вместе с другими комсомолками пошла на курсы медсестёр при отделении Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца, хотя и не хотела идти в медицину. Но надо было, и я пошла. По окончании курсов получила удостоверение медсестры, добровольно пошла в военкомат и была мобилизована в ряды Красной Армии, была направлена на работу в эвакогоспиталь № 2015, который располагался рядом с Московским вокзалом в здании школы, в качестве перевязочной сестры. Курсы были рассчитаны на 6 месяцев, но мы проучились всего 1,5 месяца. В ленинградских госпиталях нужны были медицинские сёстры, причём в большом количестве.
А так занятия в институте продолжались до января 1942 года. Учёба проходила на фоне голода, холода, отсутствия света, тепла, при замёрзшем водопроводе, неработающей канализации и почти без еды, при пайке в 125 грамм хлеба в день. Иногда, особенно в декабре 1941 года, когда ежедневно умирали тысячи людей от голода, ничего, кроме этого «хлеба», который мы называли жмых, у нас не было. Но Ленинград продолжал сопротивляться, он жил, и мы с ним.
1941 год стал для нас самым страшным годом. Умирали студенты и преподаватели, оставшиеся в блокадном Ленинграде. Живя в общежитии ещё в Лесном, мы пытались ловить ракетчиков. Это были предатели, лазутчики, засылаемые в город, чтобы сигнальными ракетами показать наиболее важные объекты: железнодорожные узлы, предприятия и т. д. Когда мы видели, откуда летела ракета, мы туда бежали и искали их, но ни разу не пришлось их поймать. Кстати, ещё живя в этом общежитии, пытались обмануть голод. Жарили жёлуди на касторке. А как-то я, помню, опоздала к этому «пиршеству» и ела их холодными. Ужасно невкусно, жёлуди можно есть только горячими.
В паевые же месяцы блокады Ленинграда были опустошены все аптечки, пропали птицы, собаки, кошки. Студентов оставалось очень мало, кто-то эвакуировался, кто-то ушёл в ополчение. Помню, как преподаватель аналитической геометрии, профессор, автор одноимённого учебника Безикович проводил занятия с тремя студентками. Одной писал в тетрадь вместо доски, а мы, две другие, тут же переписывали себе в тетрадки. И всё же даже в такой обстановке мы продолжали учёбу. Помню, как я иногда ходила на квартиру к сестре Анечке, которая ранее эвакуировалась вместе с детским садом и сыном. Из её квартиры я выносила остатки еды, которые оставались там: кусочки заплесневевшего пирога, нашла 100 или 150 грамм макарон, остатки горчицы, немного сахарного песка. И мы с подружками на всех делили мою добычу в комнате. Однажды вернулась только с ремнём и 2 свечами. Никогда не забуду, как мы дружно сосали ремни и свечку. А моя подруга, Валя Макарова, с которой мы жили в одной комнате (всего в комнате было 14 человек), возьмёт в рот кусочек свечки и не сумеет сдержаться, проглотит, я ей говорю: «Валечка, ты соси её, ведь вот видишь, сколько у нас осталось? Мало».
Однажды нам сказали, что в кафе «Квисисана» (на Невском проспекте, недалеко от института) будут давать котлеты без карточки. Тогда уже почти не отоваривали карточки, продуктов было мало. Когда мы туда пришли, там уже теснились студенты, в итоге я в толпе потеряла сознание от голода. Девочки довели меня до общежития. Я им сказала: «Девочки, если хотите, чтобы я жила, сделайте так, чтобы я сегодня с кипятком съела не 125 г своих, а двойную порцию, а я вам в следующие дни отдам». Они так и сделали. Сокурсницы относились ко мне очень хорошо, так как я всё время их морально поддерживала словом, даже принесла от сестры патефон с пластинками. Однажды, когда все ушли, я осталась одна в комнате и разревелась. Вернулась одна студентка и говорит: «Вот нас поддерживаешь, а сама ревёшь!»
