На вооружении полка находились 76-мм и 122-мм пушки и 120-мм миномёты. В полку был взвод топографов. Во взводе три отделения. Каждое отделение на дивизион, в который входят три батареи. Задача: привязать боевой порядок огневых позиций. Затем уточнить координаты наблюдательных пунктов. А дальше на передовой засекать цели.
Когда дивизион занимает позицию, отделение идёт в одну батарею, привязывает боевой порядок. То есть определяет координаты орудий. Передаёт их координаты командиру батареи. Дальше идёшь в другую батарею, там привязываешь и потом - в третью батарею. После этого идёшь на передовую, на наблюдательный пункт. Там они уже сами определили координаты, глазомерно. А мы уже уточняем приборами. Приборы у нас: теодолит, буссоль, планшет, ну и вычислительные приборы. Таблицы Гаусса-Крюгера, то есть аналитические. Глазомерно координаты определяются при сокращённой подготовке. Есть графический способ определения координат - значит, по измеряемым углам. И есть аналитический способ - это вычисление через тригонометрические функции: синус, косинус, тангенс, котангенс... Определённая формула там есть такая, как вычислять.
Связь была двойная - проводная и радио. Связь должна быть дублирующая.
Все приборы, оружие и техника в полку были отечественного производства. От союзников помощь получали только консервами. Они были вкусные. Когда есть захочешь.
На фронт я попал в 1944 году, незадолго до заключения перемирия с Финляндией. Стояли на Карельском перешейке, в районе реки Вуокса.
Интервью и лит. обработка А. Чупрова
Остапенко Александр Иванович
Остапенко Александр Иванович
Наше училище [Ново-Петергофское военно-политическое училище войск НКВД] было брошено для остановки врага уже в Ленинградской области, немцы очень быстро добрались туда, и уже под д. Борницы Гатчинского района приняли мы первый бой. Знаете, для меня все бои слились как бы в одну непрерывную череду, даже не могу выделить первый бой, каждый день было одинаково трудно, мы даже не окапывались, просто не успели. И всегда перед нами немцы, они шли нагло и самоуверенно, рвались вперёд. Казалось, их натиск ничто не остановит, но наши ребята были хитрее и дружнее, мы ведь за Родину ринулись вперёд. Знаете, в первом бою мы их сильно побили, но тут немцы сразу подтянули танки, и авиация дала нам жару, после сразу же немецкая пехота насела, так что мы были вынуждены отступить. И так было каждый раз, вроде бы мы отбивали первый натиск, но после по нам сразу же начинала бить их артиллерия и авиация, тогда мы отступали. Вообще чувствовалось, что на нашем участке первое время немцы не ожидали такого отпора, ведь они шли прямо походным порядком, наши регулярные войска отступали, не держались, что уж скрывать, мы совсем не готовились к такой войне, да и дисциплина была слабая. Всё-таки немцы хорошо готовились к войне, мы же пошли на передовую практически ни с чем, и всё ведь пешком, только ближе к осени у нас в частях появились какие-то танкетки, вроде БТ-7. Но это были такие слабые танки, что они немецким совсем не могли противостоять.
Командир 1-го батальона майор Шорин Николай Александрович
Помню, что под Ирогощей мы получили приказ атаковать немцев и выбить их с позиций. Представьте себе, мы пошли в атаку на вооружённых немцев без артподдержки, и противотанкового оружия у нас никакого не было, только гранаты. Мы шли в атаку в полный рост, рвались к врагу, и тут немцы как задали нам из пулемётов, ужас, вспоминать трудно. Конечно, мы победили, но нас немцы так сильно проутюжили, что наши потери составляли около 160 человек.
Конечно, на передовой опасностей хватает, и в первые дни войны мы никак не могли привыкнуть, что настороже надо оставаться всегда, даже в тылу. Помню, как-то я как бывший сапёр солдатам рассказывал о минах, я сидел под стенкой, а вокруг ребята слушали. И вот по стенке неожиданно ударил снаряд, меня и тех, кто был поближе, только придавило, а тех, кто сидел передо мной, насмерть убило. А у Шорина, нашего комбата, мина под правым плечом застряла, но не разорвалась, ему уже в госпитале руку отняли, а мину положили на стол, и через 15 минут она взорвалась, но Шорин, конечно, живой остался.
В районе Больших Борниц мы устроили ловушку на немецких мотоциклистов. Как делали? Натягивали проволоку на уровне груди мотоциклиста, немцы неслись вперёд, не замечали ничего вокруг, и передний мотоциклист зацеплялся за неё, на такой скорости он сам вверх тормашками полетел, а мотоцикл покатился, и мы в это время открыли огонь. Знаете, такая радость, одолели немцев, но тут вслед за этим отрядом пошли танки, и мы в который раз отступили. В бою у пос. Большое Жабино немцы нас так накрыли, что почти все погибли, там и танки, и артиллерия нас утюжила, мы еле вырвались. Причём мы стояли в обороне, готовились отбивать атаки, но немцы устроили по нашим позициям такой массированный артобстрел, что мы еле прочухались. К сентябрю 1941 г. от нашей роты осталось не больше отделения.
В конце августа я получил ранение в голову, совсем рядом со мной снаряд разорвался. Что делать, надо в госпиталь, повела меня медсестра Таня на сборный пункт, ждать машину для отправки в тыл. Пришли мы туда, я думаю: «Ради такого ранения в тыл переться, ведь потом попаду в другую часть!» Тогда я говорю девушке:
- Надо бежать, а то увезут нас от своих, не вернёмся.
Договорились, но мы ведь с винтовками, если попытаемся уйти, то сразу догадаются и не пустят. К счастью, машина за ранеными могла приехать только вечером. Мы крутились-крутились, уже вечереет, я говорю медсестре:
- Давай, Таня, винтовки надо спрятать, а самим без них ходить.
Тогда она подошла к автобусу, который у кустов стоял, под автобус винтовку сунула, но тут народ ходит, а надо всё сделать незаметно, я вышел, постоял, она знаком показала, что всё, она готова мне винтовки передать. Тогда я зашёл со стороны кустов, Таня мне незаметно подала винтовки, и я быстро их бросил, но так, чтобы не было видно. Тем временем машина пришла, а мы себе к кустам пошли, нас, естественно, окликнули:
- Далеко не отходите, сейчас будем отъезжать.
- Да нам надо...
- А-а-а, ну давайте. - Видимо, подумали, что мы пошли попрощаться на пару.
Так мы оттуда ушли. Всё хорошо, машина с ранеными уехала, нас не стали дожидаться. Но ночь, куда идти, ни черта не видно. Так что добродились мы до того, что напоролись на немецкую разведку. Ничего не видно, я отбиваюсь, не знаю, как такое получилось, но немец Таню схватил, он на неё свалился, уже вроде бы вязать её начал, но тогда она у него из кобуры пистолет вытащила и застрелила его. Пока немцы прочухались, мы тикать. И как-то так получилось, что не вместе оказались, я к Тане подбежал, но она в другую от меня сторону бежала, уже темно было, и Таня напоролась на мину. Ей оторвало ногу, даже прямо полтела разворотило, пока я прибежал к ней, она себя из немецкого пистолета застрелила. А я потом к нашим всё-таки вышел, вот ведь до сих пор до слёз обидно, представляете, мы-то почти пришли к своим. Конечно, сразу в ночь не пошли за Таней, подождали, пока развиднеется, и мне прийти в чувство надо было. Но с рассветом мы пошли, взяли Таню и похоронили. В итоге я снова попал в свою первую роту Сёмина.
