Теперь в Ментопитомнике оставались две спецназовские пятерки, три десятка армейцев и ополченцев и столько же детей и инвалидов, которые не могли передвигаться. Их тоже сковали общей цепью, правда, без хитроумных механизмов на ногах.
И вот так они сидели безвылазно уже неделю. Они не знали, как идет война и что происходит вокруг. Скорее всего, успешное начало сменилось затяжной осадой двух других крупных диггерских поселений – Ангарки и Дражни. Иначе бы высвободившиеся отряды направились к Ментопитомнику. А может быть, и осады уже никакой нет – может быть, всех перерезали диггеры, и гарнизон Ментопитомника – это последний остаток Сил Безопасности Республики.
Вера не была суеверна, но ей не давала покоя встреча с незнакомцем в тесном коридоре на подступах к Ментопитомнику. Вера спрашивала про него у Паука, Фойера и братьев, и никто из ее пятерки его не видел. Хотелось бы верить, что это был мираж или галлюцинация. Но то, что сказал ей человек, постоянно крутилось в мозгу, как назойливая муха. Эти непонятные фразы – «кто ты, Вера», «живешь отдельно от своего имени», «свою дорогу знаешь» – сами по себе ничего не значили, но вызывали необъяснимую тревогу. И еще ее не могли не тревожить армейцы и ополченцы, особенно ополченцы. Они почти в открытую начинали ныть и проситься домой.
Диггеры, большинство из которых были дети, наоборот, вели себя с завидным мужеством. Они отказывались от предложенной им еды, изредка питаясь из небольшого запаса сушеной картошки и вяленого мяса. Казалось, им было все равно, что происходит вокруг. Они, как и обычно, вполголоса повторяли свою Поэму Знаний, раскачиваясь на одном месте и закрыв глаза, читали Библию, делали упражнения на концентрацию или отрешенно сидели в позе лотоса. В какой-то момент Вере нестерпимо захотелось делать то, что делают они. После схватки в Ментопитомнике Вера оделась в спецназовскую форму, и ее юбка лежала в заплечном рюкзаке. Но все же она не совсем соврала Копылу, что диггеры остаются диггерами навсегда. И Вере стало тоскливо от того, что диггеры развязали эту войну и обрекли себя на истребление и ассимиляцию. А пока что эти дети уверены, что они в начале диггерского пути, который им кажется таким прямым и правильным.
На четвертый или пятый день диггеры запели песнь. Не было ясно, почему они решили петь эту песню именно сейчас и почему начали петь ее вообще. Просто сразу несколько голосов стали издавать гортанный тянущийся разноголосый звук, не громкий и не навязчивый, ставший аккомпанементом будущему пению. Потом девочка лет шести запела удивительно чистым и глубоким голосом:
Изгнал из рая древних за грехи Господь
И на Поверхность свел их научить добру.
Послал к ним Сына Своего указывать им путь,
Искали правду чтоб они, живя в своем миру.
Несколько диггеров повторили последнюю строку:
Искали правду чтоб они, живя в своем миру.
То, что эту фразу повторили диггеры, было понятно лишь потому, что никто другой здесь петь не мог. Диггеры даже не шелохнулись, и этот короткий припев, казалось, выдохнули стены Ментопитомника. Все республиканцы, которым никогда впредь ничего подобного слышать не приходилось, отвлеклись от своих дел и разговоров и завороженно вслушивались в пение этого колдовского хора. А маленькая солистка продолжала петь:
Но возгордились люди: «Нам не нужен Бог!
И без Него великие мы чудеса творим!
Богами сами скоро станем, и у наших ног
Мы нами покоренную Вселенную узрим».
Ее звонкий нежный голос на фоне мычащего аккомпанемента остальных диггеров звучал как пение Ангела с кротостью и болью упрекающего людей в их грехах. И бэк-вокал единым голосом, как будто сама выстрадавшая Земля, выдохнул припев:
Мы нами покоренную Вселенную узрим.
Вера присмотревшись к певунье и узнала ее. Это Инга, родившаяся слепой, с бирюзовыми глазами, в которых не было зрачков. У диггеров, игнорирующих Поверхность, мутации случались реже, но случались. Когда Вера покидала Ментопитомник, Инга была совсем малюткой. Теперь же в отблеске светляков ее лицо с этими неземными глазами, казалось не принадлежащим этому миру.
И обрели те древние невиданную мощь,
Но нет любви в них, только ненависть и зло.
Безумие гордыни в их души заползло,
И вместо рая низвели на землю смерти ночь.
В угоду сатане предали мир огню,
Сгорели мириады живших в нем.
Взрыдал остаток, осознав вину свою,
В Муос они сошли тем страшным днем.
Магический голос подхватил Веру и вынес наверх и на много десятилетий назад. Обезумевшие правители и генералы, сидя в своих бункерах, отдавали чудовищные приказы. Тысячи зловещих цилиндров взмыли в небо, неся в себе смерть. Миллионы перепуганных людей метаются по городам в поисках укрытий или просто стенают от ужаса в ожидании неминуемой смерти. Гигантские вспышки озарили небосвод, превращая города и их обитателей в пыль и дым. А те, кто пережил тот смертный день, завидовали сгоревшим в ядерной вспышке. Радиация, ядерная зима и самое страшное – тысячи смертельных вирусов и мутагенных агентов – превратили отсрочившуюся кончину выживших в сплошное мучение. Лишь жалкому остатку многомиллиардного человечества, битком набившемуся в убогие подземные убежища, удалось временно укрыться от ужасов истерзанной Поверхности. Но через несколько лет большая часть этих укрытий, атакованных голодом, вирусами и безумством их обитателей, стали братскими могилами. Одним из чудом выживших поселений стал Муос. Но на этом полная трагизма баллада не закончилась.
Но и сойдя в тот день, с собою взяли зло
И затопили кровью весь свой дом Муос.
И время страшное людей-червей пришло,
Молитвы вознесли – и дал ответ Христос.
Из ниоткуда к людям Присланный сошел,
Собрал людей Муоса он в единый строй
И, чтоб Муос неверный новый шанс обрел,
Повел их смело на Последний Бой.
Певунья увлекла Веру обратно, в родной Муос. Дикие войны друг с другом и с пришедшими американцами. Потом страшное нашествие ленточников, грозившее превратить всех людей Муоса в подчинившихся червям зомби. Победа в Великом Бою, надежда первых мирных лет. А песня неслась дальше.
Но, обретя победу, Муос возвысил глас:
«Я поразил червей, ну и причем тут Бог?»
И вновь огонь любви в сердцах людей угас,
И голос совести в их душах вновь умолк.
Теперь в голосе девочки слышалась скорбь, почти рыдание. Вторивший ей хор, по-прежнему повторяя каждую четвертую строфу песни, казался шепотом тысяч умерших исстрадавшихся душ. Мурашки пробежали по Вериной спине, комок подступил к горлу, защипало в глазах. Кто-то из ополченцев или армейцев всхлипывал.
Нарывом гнойным зло их хрупкий мир прорвет,
Кровавый Хаос вдруг зальет подземный дом.
И в подземелья тьма смертельная сойдет,
Надежде места нет – лишь боль и смерть кругом.
Вера не сразу поняла, о чем поет девочка. В голосе маленькой пророчицы было столько боли, что отчаяние навалилось на Веру многотонным грузом. Это страшное предсказание – не просто слова. Сверхъестественное пение не оставляло сомнений в достоверности слов. Это – ТО, ЧТО БУДЕТ! Вера с ужасом смотрела на ребенка. Инга сложила ладошки одна к другой и подняла невидящие глаза к потолку. В этом слепом взгляде было что-то, дающее слабую надежду. У двух или трех солдат началась истерика – они содрогались от плача.
