Благодаря своей непопулярности книга сохранилась почти в первозданном виде – Вера медленно перевернула глянцевую цветную обложку и титульный лист. Так и есть – вот ее карандашные надписи над непонятными словами и еще больше вопросительных знаков над теми словами, которые так и остались непереведенными. Книга, как некий волшебный артефакт, вернула ее в МегаБанк, на колено отца, в их уютную комнатку при свете лучины.
– Я вам за полцены, всего за десять муоней… Могу еще что-нибудь… Чем интересуетесь?..
Продавец, вернее, продавщица Вериных лет была удивлена. До этого она уныло сидела за прилавком. Военные книг не покупали никогда, может быть, кто-то из солдат и читал книги, но проявление любви к чтению у них, видимо, считалось бабской слабостью. Поэтому торговка даже и не думала зазывать к себе убров. Когда же один из них подошел и, как ошалелый, стал рассматривать книжку, которую даже завзятые книголюбы, полистав, откладывали в сторону, бедная девушка вскочила с места, заподозрив в этом какую-то опасность для себя.
– Откуда эта книга?
Девушка почти потеряла дар речи, ее худшие опасения стали подтверждаться.
– Я… Я не знаю… Мой отец торговал давно, от него осталось… Но он уже умер…
Вера быстрым движением сняла рюкзак, засунула туда руку. В этот момент девушка даже ступила шаг назад, чуть не споткнувшись о стопки книг. Вера, не глядя на девушку, достала пачку ассигнаций и, не считая, бросила их на стол, а книгу засунула себе в рюкзак.
Вера не заметила, как вокруг все затихло. Не только ее товарищи, но и другие торговцы, а также прохожие, заставшие эту непонятную сцену, замолкли, наблюдая происходящее. Торговка, глядя вслед уходящему странному убру, рассеянно перебирала в руках муони, которых хватило бы на покупку трети книг в ее лавке.
3
Во время постройки Белгосуниверситета подземные ярусы данного вуза оборудовались как убежища на случай ядерной войны. В последние годы перед Последней Мировой они были значительно усовершенствованы, расширены и соединены с единой системой МУОСа. В день катастрофы в подземные помещения сошли тысячи студентов. Однако в первые месяцы или годы им уже было не до учебы – здесь вчерашние студенты просто жили, вернее, медленно умирали от голода и болезней.
Но уже скоро еще единому, но уже трещащему по швам Муосу понадобились специалисты: медики, агрономы, зоотехники, электрики и, главное, администраторы для обеспечения жизни, точнее, выживания в аде Муоса. Незадолго до своей гибели последний Президент Беларуси Валерий Иванюк издал указ о создании Университета, который сначала занимал только несколько подземных помещений рухнувшего БГУ. Первый набор состоял лишь из трех десятков студентов, которых обучали три преподавателя. Но по мере роста потребности в специалистах рос Университет. Со временем он стал не только учебным, но и научным центром Муоса. Кроме учебных аудиторий он располагал несколькими научными лабораториями, экспериментальными мастерскими, самой большой в Муосе библиотекой. Студенты жили в общежитии, расположенном на территории самого Университета, в маленьких, но уютных комнатушках. Университет обходился дорого. Но сначала власти МУОСа, потом Центра, а потом и Республики готовы были платить эту цену. Студентов здесь в какой-то мере баловали – они получали неплохое питание и почти не были ограничены в дисциплинарном порядке. Их на время освобождали от забот, хотя не давали забыть, в какой кошмар им придется вернуться со временем. От них требовалось только одно: учиться. Здесь царил вольный дух, и студенты были почти друзьями с преподавателями. Какой-нибудь второкурсник запросто мог вступать в горячий спор до хрипоты с седым ученым, решая важную или не очень важную проблему, и у него были шансы доказать свою правоту. Отсутствие литературы в остальном Муосе, ничтожный уровень общего образования создавал неслыханную интеллектуальную пропасть между всеми обывателями и учеными-преподавателями. Уже с первых лекций харизматичным преподавателям удавалось создать себе имидж обладателей сакральных знаний рухнувшей цивилизации, и для студентов они становились кумирами. Здесь не было кружков и факультативов, но студенты после занятий и самоподготовок толпами шли в лаборатории, где охотно становились помощниками, ассистентами, а иногда и добровольными подопытными.
Самых талантливых отбирали – им выпадал шанс остаться в Университете или попасть в одну из лабораторий. А остальные возвращались в свои поселения: полные знаний, энергии и энтузиазма сделать Муос лучше. Проходили годы, и жестокая реальность грубыми жерновами перетрет в их душах весь энтузиазм. Вчерашние самоуверенные романтики со временем станут флегматичными роботами, механично делающими свою работу, разуверившимися в возможности сделать эту жизнь хоть чуть-чуть лучше. И все же память о счастливых университетских днях не выветрится в них никогда; что-то заложенное в специалистов еще в Университете будет теплиться в них всю жизнь. Что-то такое, что не даст им пасть до уровня всеобщей дикости, ощутимо будет выделять на фоне общей серой массы. Поэтому Университет всегда оставался не только мозгом, но и железой Муоса, выпрыскивающей в его умирающие артерии животворящие гормоны. Власти это знали и не жалели средств на Университет.
За столами-партами сидели пять курсантов: двое армейцев и три убра. Вера с любопытством рассматривала большую аудиторию. Когда-то это было спальное помещение университетского убежища. Двухъярусные лежаки давно уже убрали, постоянно подтекающие потолок и стены тщательно подкрашивались веселенькими красками. Аудитория была плотно заставлена столами-партами, принесенными в незапамятные времена сверху – из мертвого БГУ, и шкафами с различными учебными пособиями. Стены под самый потолок заняты полками с учебным инвентарем, промежутки между полками завешаны таблицами, графиками, детальными изображениями выпотрошенных животных, каких-то непонятных инструментов и приборов. Эта же аудитория три раза в день становилась студенческой столовой. И устоявшийся кисловатый запах людской пищи несколько сбивал с учебного настроя.
За длинным, на всю ширину класса, учительским столом сидели три человека, совершенно не похожие друг на друга: представившийся деканом энергичный седой дедок с длинными волосами, по-пижонски схваченными сзади резинкой; бесцветная тетка лет сорока, постоянно натянуто улыбающаяся, демонстрируя свои желтые зубы, и генерал в серой униформе, который не скрывал на кислом лице своего пренебрежения к участию в этой встрече. Вера узнала генерала Дайнеко.
Говорил, в основном, дедок:
– Ну что ж, молодые люди, рад вас видеть в этой аудитории. Сразу пять курсантов – такого я не припомню со времен Великого Боя. Н-да… Причины этому совсем не радостны… Н-да… И вы все, надо думать, участвовали в этом. Герои, так сказать… Ну и мы, можно сказать, внесли свой скромный вклад, создавая то, что вы выплеснули в Комсомольское озеро… Н-да…
Слушать затяжную вступительную речь декана было неинтересно, а глазеть по сторонам – не совсем уместно. Поэтому Вера занялась изучением стола, за которым сидела. Многие поколения студентов трудились над тем, чтобы оставить память о себе на поверхности видавшей виды столешницы. Она не раз закрашивалась, но упорство пожирателей наук было сильнее любого слоя краски. Ручками и циркулями по всей поверхности выводились графические и текстовые гравировки. Монументальные изречения вроде: «Аграрии 12-й год» или «Здесь сидел я» перемежались с романтическими сердечками, нанизанными на арбалетные стрелы, и объяснениями в любви. Кое-где встречались боевые кличи: «Смерть ленточникам!» и даже политические карикатуры с изображением лесников и американцев. Вере хотелось найти какой-нибудь след, оставленные студентами, жившими «до». Но ничего такого она не находила. Разве что: «Я из Гомеля!» – вроде бы ей не приходилось слышать о поселении с названием «Гомель», но ведь Муос – большой. И даже если это поселение располагалось на Поверхности еще до Последней Мировой, не исключено, что его автор написал изречение уже здесь, под землей. И все же почему-то ей хотелось верить, что эта надпись сделана еще до того, как парта была перенесена вниз. Вере на мгновение захотелось улететь на несколько десятков метров вверх и на несколько десятилетий назад, оказаться в настоящей, освещенной солнцем аудитории, среди улыбающихся беззаботных студентов, одетых в красивые легкие одежды. Но она тут же изгнала от себя эту слабость и усилием воли заставила себя вслушаться в то, что говорят декан и те, кто с ним.
