Вера знала, что Паук делает детям удивительно красивые и достаточно сложные игрушки: маленькие дрезины, каких-то дергающихся человечков и зверюшек. Дети с нетерпением ждали новых игрушек, хотя от самого Паука шарахались. Даже Вера порой не могла удержаться от желания потрогать созданные им чудеса, которые часто замечала у малышей. Но ей не случалось наблюдать, как Паук их мастерит, потому что в блок Урочища Вера возвращалась после команды «отбой», когда Паук молился или уже ложился спать.
Но однажды она пришла чуть раньше. Войдя в казарму, она увидела что-то на топчане Паука. Лишь спустя несколько секунд, когда пришла в себя, она поняла, что это – сам Паук. Он был без камуфляжной куртки. В его майке на спине проделана огромная дыра, из которой росли еще шесть рук. Длинные, но очень худые, тоньше руки младенца, обтянутые темной морщинистой кожей с редкими волосами, свободно выгибающиеся из-за спины, с длинными членистыми пальцами – они больше походили на щупальца или конечности насекомого. Всеми восьмью руками Паук ловко орудовал, что-то строгая и подкручивая в своей новой поделке. Он так увлекся, что не обратил внимание на Веру. Но потом быстро глянул и сильно смутился, что вызвало очередную нелепую гримасу на его лице. Он быстро убрал за спину свои дополнительные руки, которые тут же сплелись в плотный клубок, и набросил на спину куртку, которая превратила кошмарное сплетение конечностей в огромный горб. Вера ничего не сказала и прошла к своей койке.
Спустя пару дней Вере пришлось увидеть, что может Паук в настоящем бою. Чтобы быть на равных с другими убрами, он всегда тренировался как обычный двурукий воин. Но иногда он уходил вглубь туннеля, чтобы развернуться во всю свою силу. В его камуфляже на спине был разрез. В полсекунды из него появлялись шесть конечностей. Они были слабее обычных рук. Но каждая конечность могла метать ножи, наносить удары врагам длинными и острыми дротиками, доставать из колчана стрелы и снаряжать ими арбалет, в разы увеличивая скорострельность. Поэтому у него было больше, чем у других убров, метательных ножей и стрел в колчане. И кроме меча у него за спиной торчали трубки, которые он за секунду мог собрать в два длинных копья и эффективно использовать их в качестве дополнительного оружия.
2
Они шли по Большому Проходу. От Жака Вера слышала легенды про этот страшный туннель, соединявший две артерии подземного мира. Вера здесь была в первый раз, потому что диггеры никогда сюда не ходили, да и вообще никогда не ходили в район подземелий, где бывал или мог появиться Шатун. Когда пятерка шла по Октябрьской и подходила к воротам, ведущим в Большой проход, она тревожно спросила об этом командира. Но Зозон спокойно ответил:
– Да. Когда-то Большой Проход был гиблым местом. Несколько обозов здесь ушли в никуда. Но потом стало спокойней. Говорят, после того как здесь прошел Присланный. Может, он укротил Шатуна, а может, это было просто совпадение. Со времен Великого Боя в Проходе вроде никто больше не пропадал. Иногда, правда, всякие глупые истории происходят с одинокими путниками. Да и сейчас в Проходе по-прежнему бывает жутковато: и время там как-то по-другому течет, и пространство какое-то не такое. Поэтому думают, что Шатун оттуда никуда не ушел, просто почему-то перестал убивать. Может быть, он спит или просто наблюдает, и лишь когда ему наскучит – начинает немного резвиться с людьми.
Когда они вышли за ворота, Вера сразу почувствовала то, что Зозон назвал словом «жутковато». Вроде бы обычный туннель. Но ощущение такое, что он заполнен тягучим воздухом: лучи фонарей выхватывали метра два-три пространства впереди, звуки стали приглушенными, движения замедлились. Туннель пошел в гору. Хотя можно ли верить своим ощущения в Большом Проходе? Шли не меньше часа. В какой-то момент Вера почувствовала незримое присутствие кого-то большого и могучего. Как-будто кто-то смотрел ей сверху в затылок, презрительно ее изучая. Она даже обернулась, но никого, конечно, не увидела. Наконец, они добрались до ворот Единой.
Единая. Этой станции дали уже третье имя. Сначала Купаловская, потом Нейтральная, теперь Единая. Она так и осталась станцией-фортом. Правда, часть разрушенных домов-дотов была демонтирована, и на их месте теперь стояли каркасные хижины. После Великого Боя в порыве воодушевления собирались развалить всю крепость. После создания Республики и победы над ленточниками разделять-то вроде было некого. И даже приступили к осуществлению проекта. Но несколько набегов змеев и ползунов притушили пыл энтузиастов.
И все же свой чисто военный статус станция утратила. По распоряжению Инспектората Республики население воинственной станции должно было очищать и распахивать на Поверхности целину и возделывать картофель. Присланный из Центра администратор сообщил разнарядку по уплате налога. Это возмутило вчерашних полубандитов-полувоенных, которые, ко всему прочему, не забывали о своей роли во время Великого Боя. Администратора избили и прогнали со станции. Преемник погибшего Головы – атаман Пацурай – объявил о выходе Нейтральной из Республики. Нейтралы от мала до велика радостно кричали, махая над головами арбалетами и мечами. Они были готовы защищать свою станцию до последней капли крови.
Но все решил очередной обоз из Центра. Полтора десятка убров под видом ходоков вошли на станцию. Не успели за ними закрыться ворота, как убры, выхватив припрятанное оружие, рассыпались по станции. Одни ворвались в резиденцию Пацурая, вырубив охрану. Другие вихрем пронеслись по узким проходам между жилищами, сея среди хладнокровных нейтралов панику. Третьи уложили дозор и открыли нараспашку ворота, впуская на станцию армию. Все было сделано быстро, решительно и малой кровью – ни одного пострадавшего республиканца и пара убитых нейтралов.
Через двадцать минут Пацурай и семеро его приближенных связанными стояли на коленях на шпалах полотна и выслушивали приговор следователя с изложением перечня совершенных ими преступлений. Следователь обезглавил Пацурая. Затем великодушно объявил об амнистии его приближенным при условии присяги на верность Республике. Двое, несмотря на презрительные взгляды остальных повстанцев, присягнули. Пятерых оставшихся пришедший из Центра кузнец на глазах присутствующих заковал в кандалы. Их ждала бессрочная каторга на Поверхности. В течение нескольких часов силами спецназа и армии под руководством инспекторов была проведена фильтрация населения Нейтральной. Мужчин, особенно здоровых, здесь оставалось совсем мало. Женщины, думая больше о детях, присягали на верность Республике, и мужья, братья и сыновья следовали их примеру. Немногих гордецов тут же заковывали в кандалы и грубо швыряли в общую колонну каторжан. Через два часа колонна осужденных скрылась в воротах Большого Прохода.
Но на этом репрессии не закончились: всех здоровых мужчин и наиболее крепких женщин вместе с семьями погнали в распределительный лагерь на станцию Институт Культуры. Впрочем, таких едва набралось десятка три. С распредлагеря их по разнарядке отправят осваивать новые поселения. А на их место придут переселенцы из других мест.
Уже поздно вечером администратором были созваны референдум и выборы. Они проходили под прицелами взведенных арбалетов. Первым вопросом была замена устаревшего и потерявшего актуальность названия станции «Нейтральная» на новое название «Единая». Еще не оправившись от потрясений этого дня, жители все как один подняли руку «за». Удовлетворенно кивнув, администратор поздравил население с прогрессивным переименованием. По его требованию убры вытолкали в центр двух присягнувших друзей Пацурая, которые еще растирали руки от передавивших запястье наручников. Администратор произнес короткую речь, суть которой сводилась к тому, что ранее избранный депутат Нейтральной оказался как бы не у дел, так как станции такой уже не существует. Появилась станция Единая и необходимо выбрать нового депутата. Вчерашние друзья оступившегося атамана – уважаемые населением Единой люди. Кандидатов двое, а это значит, что выборы будут многомандатными, а значит и предельно демократичными. Навскидку определив, кто получил больше голосов, администратор поздравил нового депутата, который толком еще не понимал, что с ним происходит; еще раз провозгласил всесилие демократии и разрешил расходиться по домам.
