ЛЮДМИЛА:
— Папа, не отвлекайся. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Поучи меня… И вот… Значит, умерла она. ЛЮДМИЛА:
— Два года назад. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Перед пенсией как раз. Умерла. Отпели мы ее, как положено. А места на кладбище мы заранее с ней купили, чтоб не мучиться потом… Могила на двоих. Вот.
ЛЮДМИЛА:
— Папа!
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Что папа, папа? Нет у меня никакой проблемы! Ты считаешь, что есть, — сама и рассказывай.
ЛЮДМИЛА:
— Проблема какая? Мой папа совсем не хочет обращать внимания на женщин. А он же еще крепкий мужик! Вот артист Краско старше отца, а на молодой женился.
— Вы вместе живете?
ЛЮДМИЛА:
— Да по отдельности мы живем! Рядом, но по отдельности. Вы что думаете: я отца родного сбагрить хочу? Я счастлива только, когда он приходит. Я его обожаю. И он меня. Это он только с виду такой строгий, а на самом деле вы даже представить себе не можете, какой он нежный человек. Вы бы видели, как он с дочкой… Ну, с внучкой своей общается… Ну не могу я смотреть, как он мучается.
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Не мучаюсь я ничего!
ЛЮДМИЛА:
— Мучаешься! От дочки не скроешь! Одиноко ему, я понимаю. Мужику нельзя без бабы, я извиняюсь. Он же не старик какой-то, правильно? Я маму очень любила свою, очень. И если она сейчас смотрит на нас с небес — то мучается. Я прям чувствую, как мучается из-за отца…
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Да в том-то и дело, что смотрит Аллочка моя… Мы с ней не венчались, врать не буду. Мне нельзя было венчаться при должности моей… Но то, что мы встретимся с ней еще, я верю… Про Бога не знаю ничего, нас по-другому воспитывали, у нас коммунистическая партия была бог, но вот то, что встретимся с Аллой, знаю точно. Да даже и не в этом дело. Дочка моя, ну, Люда, она, правда, меня очень любит. Хорошая дочь. И муж — он второй у нее — хороший.
ЛЮДМИЛА:
— Это тут при чем?
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— И первый был хороший тоже. Внучка у меня… Вот… А дочь за меня переживает. Это я понимаю. Она вот представляет, как сижу я один вечерами, телевизионный этот базар отсмотрел уже весь и вот сижу, грущу, пью водку и плачу.
ЛЮДМИЛА:
— Не так разве?
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— А хоть бы и так. Но не так. Людка хочет, чтоб я новую семью обрел, понимаете? Ее как первый-то ее муж бросил… Хороший был человек, но бросил…
ЛЮДМИЛА:
— Папа, перестань!
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Так она сразу за нынешнего замуж вышла. Не может потому что быть одна. И так обо мне тоже судит. Год как прошел — начала каких-то женщин в дом ко мне водить. То вдруг уборщица какая-то будет мне помогать. Что я сам полы не вымою и посуду за собой? То какая-то повариха… Но она ж вкуса моего не знает? Не знает. Как будет готовить? То вдруг стала меня с собой в гости брать. Чего, думаю, берет? Ну, иду. Дочка просит — иду. Потом только понял, что это она меня с женщинами знакомит… Но я вам доложу: сколько женщин одиноких… Сорок пять плюс, как нынче говорится! Кошмар! Просто сваха какая-то она у меня, дочка.
ЛЮДМИЛА:
— Ну вот объясните вы ему: не должен человек один жить! Неправильно это! Он уже сам с собой начал разговаривать, куда это годится?!
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Я всегда сам с собой говорил. Почему нет? Нормальное дело. Дети маленькие вот все время сами с собой беседы ведут — и что? Вот вы можете ей объяснить, что я один никогда не бываю? Рюмочку налью, сижу, с Аллой разговариваю. Фантазийно, конечно, но в то же время и по-настоящему. Думаю про нее. Я сплю на белье, которое Алла купила. На завтрак готовлю то, что она мне готовила. Раньше через день на кладбище ходил, а теперь — раз в неделю. Думаю, дальше реже ходить буду, потому что нет ее там, в земле…
ЛЮДМИЛА:
— В каком смысле — нет? Ты мне не говорил ничего такого…
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Нет, я в том смысле, что та Алла, которую я любил, она не в земле. Труп в земле. А она нет. Она не там где-то. Но где-то есть… Мне с ней вдвоем дома лучше, чем с какой-то там поварихой или уборщицей. Я пытаюсь это Людке объяснить, а она не понимает. Говорит, что я с ума сошел.
ЛЮДМИЛА:
— Я так не говорю.
СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:
— Ну, думает. А я дома по-удавски спокоен. Всегда. Абсолютно. Я, Аллочка, рюмочка… Чего еще надо? Людка меня к вам зачем привела? Чтобы вы мне объяснили, что мне надо женщину искать. А я-то зачем пришел? Чтобы вы, наоборот, ей растолковали, что мне так лучше. Одному. Потому что я не один. Ну, не уходит Аллочка из головы, что я могу поделать? Разве это плохо? Или из души? Не знаю этого всего. Мы тридцать лет с ней прожили, куда мне еще? Кто? Зачем?
Вы не подумайте: я Людке очень благодарен, что она за меня так переживает. Правда. Я тебе, Люд, благодарен очень. Только мне лучше, как сейчас.
Я хорошую жизнь прожил. У меня дочка, внучка. У меня работа была важная. Сейчас все пытаются мою прошлую жизнь перечеркнуть, а не выйдет ничего. Люди-то все помнят. Те, кому я помогал, те, для кого строил, — они помнят. И Аллочка у меня. И все это уже не отнять, понимаете? С этим и умру. Там и Аллочку встречу. Где — не знаю, но знаю, что встречу…
* * *
Официантка Юля поставила на стол свекольник и улыбнулась.
Ее улыбка не была приклеенной. Она возникала и исчезала. При определенной фантазии, можно было даже представить, что улыбка появляется по моему поводу.
Я улыбнулся в ответ. Получилось неискренне. Но это не важно.
— Я хотела вас предупредить, — Юля продолжала улыбаться, — что к вам может кто-нибудь подойти и предложить разговор. Вас предупреждали? Вы можете разговаривать или не разговаривать, можете устанавливать любую таксу… Это ваше право. Единственное: нельзя ругаться и хамить. Тогда мы будем вынуждены попросить вас уйти, но я убеждена, что до этого не дойдет.
— Что значит: устанавливать таксу? За что?
— За разговор, — о бъяснила Юля. — Вы можете устанавливать таксу за разговор, разве вам не объясняли?
Разговор — это действие. Любое действие стоит денег. С другой стороны, подошедший или подошедшая может сам или сама попросить денег за общение. Это ваш выбор: давать или не давать. Захотите говорить с этим человеком — заплатите. Не захотите — не надо…
— У вас разговоры оплачиваются, как роуминг?
И снова Юля улыбнулась. Каждый раз у нее получалось улыбаться естественно.
— Подойти может женщина, мужчина или даже пара. Вы имеете право в любой момент прервать разговор или даже вовсе его не начинать. Только вежливо. Впрочем, вы явно человек интеллигентный. Если вас не устроит цена, вы можете вежливо отказаться. Никто не обидится.
