Один глаз его был живой и смотрел с мрачной насмешкой; другой, мёртвый и неподвижный, казался осколком стекла. Мелодия смолкла; теперь сидящий просто стучал по клавишам длинным сухим пальцем, и звук получался нудный, немузыкальный и однообразный.
— Спроси его, — пробормотал человек, рассеянно наклонив голову к плечу. — Он должен знать… У него большое преимущество — он жив… Хотя это как расценивать… М-м-м… Рано или поздно… А я уже успел, — и он ударил по клавишам, извлекая полный диссонансов аккорд.
— Вы кто? — спросил Луар и не услышал себя.
Человек за клавесином пожал плечами:
— Зачем они извратили его имя… И дали его тебе. Перевёртыш… — он вдруг захлопнул крышку и навалился на неё локтями. Луар отшатнулся — так пристально смотрел единственный зрячий глаз.
— Не обижайся… — незнакомец вздохнул. — Но если ворону вывалять в муке — она всё равно не станет лебедем, верно?
— Да, — сказал Луар.
Незнакомец вдруг усмехнулся:
— Разве небо покрыто кожей? Голубой кожей? И кровь и сукровица? И пылающие книги? Я знаю, ради чего… Но и он ушёл. Да, — и незнакомец печально покивал.
— Я пойду, — шёпотом сказал Луар.
— Да кто ж тебя держит, — рассеянно пробормотал незнакомец, снова открывая крышку клавесина.
За спиной у него оказалось огромное, до потолка, зеркало; в зеркале отражался печальный черноволосый мужчина с больными, почти собачьими глазами. Предыдущий Прорицатель, Орвин…
— Свечи только зажги, — сказал человек за клавесином. Пастушья песенка грянула снова — надсадно, как похоронный марш.
…Он открыл глаза.
В кабинете было темно, и за окном лил дождь. На письменном столе оплывала невесть откуда взявшаяся свеча.
* * *
В полдень весь город бросил работу, и развлечения, и любовь; недоеденные обеды стыли на столах. Потрясающий слух выгнал на улицу торговцев и белошвеек, студентов и мясников, простолюдинов и аристократов, взрослых, детей и стариков; огромная толпа хлынула по направлению к городским воротам, и чтобы сдержать столпотворение, стражникам не раз и не два пришлось пустить в ход древки копий.
Слух был прост и ошеломляющ: везут Сову!!
Свидетели исторического события знали, что обо всём увиденном они рано или поздно расскажут внукам.
Ворота оказались забиты народом — стража кричала до хрипоты, замахиваясь, а то и охаживая древками чьи-то спины. Толпа, возбуждённая и потому не особенно робкая, наконец-то уступила место процессии; Сова сидел на телеге, надменный, как король, которого встречают подданные.
В толпе случилось братание.
Люди вопили и целовались, поздравляли друг друга, бросали в воздух шляпы и обливались слезами облегчения; как-то само собой оказалось, что Сова был чуть не единственным горем большинства горожан и жителей предместья — теперь, говорили они друг другу, теперь-то мы заживём. Теперь все беды позади, эко его, душегуба, и поделом…
Шея Совы была обвязана грязной тряпкой; закованный в цепи, он смотрел по сторонам холодно и высокомерно, и те из горожан, кому выпало несчастье встретиться с ним взглядом, поспешно отводили глаза.
Впереди и позади телеги ехали победители, одолевшие легендарного разбойника и истребившие его шайку; толпа ревела от восторга, а цветочницы бросали в стражников свой товар, не заботясь о потерянном заработке.
На другой телеге везли работу для палача — спутанных сетью разбойников, схваченных живьём. Эти смотрели вниз, и кое-кому из наиболее смелых горожан удалось даже метко запустить в них камнем.
Наконец, замыкал процессию полковник Эгерт Солль. Толпа впала в экстаз.
Даже измученный, даже раненный — а чуть напряжённая посадка его выдавала рану, — Солль оставался потрясающе красив. Победа наложила на его благородное лицо некий царственный отблеск — впечатлительные дамочки лишались чувств, те из них, кто был покрепче, отбивали ладони и срывали голоса в приветственных криках. Мужчины бросали вверх шляпы и выкрикивали здравицы, не упуская случая поцеловать на радостях хорошенькую соседку; город исходил благодарностью, и множество младенцев, рождённых в последующие дни, наречено было Эгертами.
Солль в который раз подтвердил своё право называться гениальным военачальником, и многие в тот день вспомнили Осаду. Слава! — летело над головами толпы; слава! — звенели стёкла, и гремели барабаны, и рекой лилось вино — как на день Премноголикования, нет, обильнее…
Солль, кричали благодарные горожане. Слава Соллю, слава, слава…
Сова молчал, и рука его теребила кожаный мешочек, висевший на обмотанной тряпками шее.
Три дня город радовался и пьянствовал; на четвёртый день к победителю Соллю явился с визитом городской судья.
От лейтенанта Ваора, явившегося с докладом, несло, как из винного погреба; встретившись глазами со старым знакомым Ансином, Эгерт почёл за благо притвориться пьяным.
Судья кивнул в ответ на его благодушную улыбку:
— Поздравляю…
Солль потупился, как невеста.
Не говоря больше ни слова, судья положил на стол перед полковником обрывок колодезной цепи.
Несколько минут в комнате висела тишина; Эгерт глядел на цепь, и лицо его понемногу становилось не просто трезвым — угрюмо-трезвым. Не дожидаясь приглашения, судья уселся в кресло для посетителей и сложил руки на животе.
— Опять? — хрипло спросил Солль.
Судья кивнул.
— Когда?
Судья поиграл сплетёнными пальцами:
— Да вот как раз сегодня ночью… Девочка. Десять лет.
Эгерт смотрел в стол. Ему казалось, что его грубо выдернули из забытья и ткнули носом в свинцово-тяжёлое, холодное, неотвратимое. Что теперь?
— Что теперь? — спросил он глухо.
Судья построил из пальцев некое подобие шатра:
— Теперь, Солль… Теперь показания служителя…
Эгерт подскочил:
— Что?!
Судья бледно улыбнулся:
— Университетского служителя, Эгерт. Не служителя Лаш… Такой смирный старичок, преданный старым стенам… Впрочем, что это я тебе-то рассказываю, — судья взглянул испытующе.
Эгерт вспомнил. Действительно, неприметный старикашка, благоговеющий перед госпожой Торией…
Эгерт закусил губу:
— И что?
Судья вздохнул:
— Старичок явился с доносом… Сын невесть куда пропавшей госпожи Тории поселился в кабинете декана Луаяна, невзирая на его, старичка, протесты… Более того — юноша активно занимается магией, и служитель опасается, что его упражнения вредны и направлены на зло — старик своими ушами слышал гром и видел молнию… И так далее.
