– Réclame! – шаловливо воскликнула Тереза, заметив жест сестры. – Хорошая реклама для фермы.
При этих словах неожиданно зажурчал смех.
Фламандка заморгала глубоко посаженными глазами, выставила вперед массивный подбородок и ухмыльнулась.
– Я слышу! – проревела она низким голосом. – Но берегитесь! Меня еще не забили!
Это было настоящее развлечение, вызвавшее новый приступ веселья, к которому присоединилась и Жозефина. Потом группа улыбающихся и болтающих женщин собралась вокруг Люси, ошеломляя ее оживленным и малопонятным щебетом. Однако в следующий миг она испытала облегчение, ибо заговорила сестра Жозефина, и, судя по живым плавным жестам наставницы, та рассказывала о каком-то приключении. Это приключение казалось весьма захватывающим. Время от времени все глаза обращались на Люси, женщины кивали, слышался одобрительный шепот. Снова и снова повторялось слово «douane»
[39], и вдруг Люси сообразила, что Жозефина рассказывает о ее триумфе на таможне. История того бедного потертого чемодана, прошедшего таможню без пошлины, взволновала весь монастырь, вызвав неподдельную радость.
– Право, это очень любезно со стороны отца сестры Клер, – заметила Эмилия.
После рассказа наступило короткое молчание, потом Вильгельмина беспричинно загоготала, мотнув головой, как резвая корова.
– Мне надо побегать, – игриво сообщила она. – О-о! Как я хочу побегать!
Она зашлась в новом приступе смеха и побежала по дорожке в сторону беседки, высоко подбрасывая пятки и размахивая руками из стороны в сторону.
– Поймайте ее! – весело прокричала Жозефина. – Поймайте, чтобы отправить на рынок!
Раздался новый взрыв смеха, хором зазвучали беззлобные шутки, потом с девчачьей шаловливостью Тереза, Эмилия и Маргарита, а вслед за ними более медлительная Габриэлла пустились в погоню за дородной фламандкой. Не переставая улыбаться, наставница пошла было за ними, но вдруг обернулась к Люси.
– Сердцу полезно пребывать в веселье, – выразительно сказала она. – Мы должны быть как дети малые. – Тут она умолкла, разглядывая застывшее удивленное лицо новой кандидатки. – Здесь не стоит быть чересчур серьезной, чересчур молчаливой, – продолжила она и, указав на нахмуренный лоб Люси, добавила: – Это следует стереть с лица. Хорошая монахиня всегда радуется. Во время отдыха надо смеяться! Помни, здесь мы – малые дети Иисуса.
– Трудно смеяться по принуждению, – с сомнением ответила Люси, в растерянности щурясь, – ведь она приехала сюда молиться, а не хохотать. – Особенно, – робко добавила она, – особенно смеяться над чепухой.
– Нет-нет! – вскричала Жозефина. – Нельзя потакать себе. Надо себя перебарывать. – Потом вдруг сложила ладони и возвела очи горе, пародируя чрезмерную набожность. – Это не сделает из тебя добрую монахиню!
Люси вспыхнула, настала тишина, время от времени прерываемая трелями смеха, что доносились со стороны беседки.
Сестра с любопытством смотрела на Люси, потом добрым голосом проговорила:
– Со временем ты станешь такой же, как они. Когда сможешь общаться, тебе будет проще. И взгляни – сейчас я дам тебе что-то ценное. – Улыбнувшись, она неторопливо и важно вынула руку из кармана. – Вот ключ от рая. – Это действительно был ключ, висящий на тонком кожаном ремешке, на котором было выдавлено слово «Постулат». – У всех кандидаток есть такой, – более серьезно объяснила Жозефина, – ибо все двери заперты. Отныне, выполняя задания, ты будешь сама отпирать эти двери. Ключ всегда лежит в левом кармане. Поняла?
– Да, сестра. – И Люси взяла ключ.
Но поняла ли она? Где она раньше видела подобный ключ? Она чувствовала себя глупой и смущенной. Заставлять себя улыбаться, всегда держать ключ в левом кармане, служить Господу, выковыривая песчинки из трещины в полу уборной, – такого ли она ожидала? Раз она посвятила себя Богу, разве не следовало забыть о житейских мелочах перед величием этой высшей страсти? Люси быстро одернула себя, стараясь подавить эти неправедные, непростительные мысли. Она научится. Позже она все поймет.
Удары колокола возвестили об окончании отдыха, и при первых звуках веселые голоса стихли. С серьезным видом выстроившись в линию, женщины отправились в свое крыло, чтобы заняться духовным чтением.
День проходил в неспешной гармонии: регулярный звон колокола, безоговорочное послушание. Сесть и встать, войти в церковь и выйти из нее, опуститься на колени для молитвы и подняться, погрузиться во внутреннюю молитву, затем прекратить ее – в течение долгих молчаливых часов эти спокойные действия выполнялись как ритуал. И Люси горячо стремилась следовать этому ритуалу. После обращения к Богу ей всегда нравились долгие периоды уединения, когда укреплялось это таинственное ощущение ее причастности к Творцу. Но отныне она свяжет себя с жизнью общины. Она это сделает ради любви к Богу.
На благодарственной молитве сверкало пламя свечей на алтаре – белые язычки огня, – и это нестерпимо яркое сияние, которое притягивала к себе позолоченная дарохранительница, служило источником утешения. Люси чувствовала, как на нее нисходит покой. Ради нее сюда пришел Иисус – Христос, распятый ради нее! Она каялась, понурившись. Кто она такая, в самом деле, чтобы на миг осмелиться критиковать устав? Из церкви она вышла умиротворенной.
Люси проглотила ужин, несладкую кашу из манной крупы, словно с восторгом приняла искупление. Ни одна жертва не казалась чрезмерной.
– Должна напомнить тебе, – прошептала Жозефина, когда они после вечерних молитв поднимались по лестнице, – что после посещения церкви твой велон… был сложен в коробке неаккуратно.
Но завтра он будет сложен как надо – ни одна жертва не будет чрезмерной!
В четверть девятого Люси наконец оказалась в своей келье – одна. Из ее груди вырвался глубокий вздох – вздох облегчения. Успешно завершив этот необычный день, со всеми его бедами, она почувствовала, как гора свалилась с плеч. Для Люси все это было странно и тяжело, и сам день тянулся бесконечно. Да, она встретилась с трудностями, но она их преодолеет. Никогда в жизни не допускала она поражения. И теперь не допустит. Она справится. Несколько мгновений она смотрела в окно, в таинственную тьму. Шел слабый дождь, и Люси почувствовала на щеке влагу, на миг приободрившись, – такой свежестью и свободой повеяло из сада. Потом устало разделась и залезла в постель. На бледном лице глаза ее казались большими и темными. Задув свечу, она улеглась.
Этим вечером не было слышно трелей соловья, но через тонкую стенку из соседней кельи доносился ритмичный храп Вильгельмины.
Глава 7
– А когда святой Бенедикт, – кротким голосом читала Эмилия, – молился в своей келье, к нему в ужасном обличье явился Сатана и, глумясь, сказал, что собирается навестить его чад за работой. Праведник встревожился и немедленно послал ангела предупредить братьев, чтобы были на страже. Не успел ангел прибыть на место, как от дьявольской силы рухнула стена, которую они строили, и насмерть придавила одного молодого послушника. Монахи страшно опечалились: пропали их труды и, более того, погиб их брат. Один из них побежал рассказать об этом Бенедикту, а тот спокойно велел принести юношу в келью. Однако юноша был так ужасно изувечен, что пришлось куски тела сложить в мешок. В таком виде принесли его святому, и он разложил части тела на коврике, где привык молиться простершись. Затем Бенедикт, отпустив всех и заперев дверь, стал умолять Господа, чтобы Он не позволил торжествовать Его врагу. Неожиданно воздух сотрясся от оглушительного раската грома. Части тела воссоединились, мертвый юноша ожил, вскочил на ноги и…
