– Я хотела избавиться от этих людей, – помедлив, пояснила она.
Бросив хмурый взгляд на мать, он нетерпеливо мотнул головой и сердито ответил:
– И ты в этом преуспела. Неслыханное дело – устроить такое! К вечеру эту историю разнесут по всей больнице. Не сомневайся, эта идиотка Купер все разболтает.
– Но мне надо было прийти, Питер. Разве не понимаешь?
– Нет, не понимаю.
Тон Питера обеспокоил Люси, но она была уверена, что заставит его принять ее точку зрения.
– Я ждала тебя целый час, – заставив себя говорить спокойно, объяснила она. – Я не знала, придешь ли ты домой. Мне надо было поговорить с тобой.
Он мрачно хохотнул:
– Ты продолжаешь считать меня ребенком, который держится за твою юбку и должен тебя слушаться. Неужели я сам не смогу о себе позаботиться? Зачем ты бегаешь за мной, повсюду лезешь, и от этого я выгляжу дураком перед… перед всеми?
Люси в упор посмотрела на него, чувствуя, как предательский румянец заливает ее щеки.
– Вот потому-то я и пришла – не хочу, чтобы ты делал глупости, – твердо возразила она.
– Что такого я сделал? – взорвался он. – Ну скажи! Может быть, я пью, или играю в карты, или ворую? – Он кипел добродетельным негодованием. – Что говорила обо мне сестра Купер? Давно, мол, не видела такого спокойного врача-резидента! А ты говоришь, будто я…
– Я думаю о твоем будущем, – перебила его Люси, возвысив голос.
– Пусть так, но неужели ты не хочешь, чтобы я был счастлив? – немедленно парировал он и после победоносной паузы уточнил: – Вполне естественно, что меня интересует… мисс Тулли. Я этого не отрицаю и не стыжусь. Она замечательная девушка.
Лицо Люси тотчас изменилось, оно приобрело сероватый оттенок. Слова сына терзали ее, она вцепилась в подлокотники кресла и подалась вперед.
– Не говори так, – резко бросила она. – Неужели я буду сидеть на месте и смотреть, как ты путаешься с этой пухлой маленькой пустышкой?
Питер взглянул на мать с мрачным негодованием.
– Пустышка? – повторил он. – Позволь сказать тебе, что мисс Тулли – весьма обеспеченная девушка.
«Неужели он не может думать ни о чем, кроме денег, – притом что это грязные деньги?» – подумала Люси.
– И перестань обзываться, – настаивал он. – Ты грубо вела себя с Роуз. Неужели нельзя быть повежливее?
– Что?! – дрожащим голосом воскликнула она. Кто же однажды просил ее быть вежливой с другой женщиной? Она не удосужилась задуматься об этом! – Значит, так ее зовут? Роуз?
– А почему бы и нет? – Питер пнул стоящую на полу скамеечку для ног. – Это имя ей подходит.
И снова агония ревности. У Люси затряслись колени, и, не сдержавшись, она выкрикнула:
– Что она сделала для тебя, чтобы заслужить это?
Он повернул голову – недавнее унижение заставило его взглянуть на нее.
– Ничего она не сделала! – рявкнул он. – И зачем ей что-то делать, я этого вовсе не хочу! Так случилось, что я люблю ее, а она любит меня – вот и все.
– Любовь! – с жаром воскликнула Люси. – Что она знает о любви – это нежное бело-розовое создание? Стала бы она работать ради тебя до мозолей? Стала бы драться ради тебя, надрываться и голодать?
– Мне не нужны от нее такие подвиги, – вспыхнув, сказал Питер. – Помимо этого, в жизни есть другие вещи.
– Как давно вы знакомы? – продолжала Люси тем же напряженным голосом. – Несколько месяцев? Ты считаешь ее хорошенькой и из-за кукольного личика забываешь обо мне. – Она хрипло дышала, словно спазм стиснул ее горло. – Стыдно так себя вести. У тебя совсем нет благодарности, нет чувства приличия?
– Чего ты от меня ждешь? – вскинулся он. – Хочешь, чтобы я никогда не женился, не преуспел в жизни? Полагаешь, я всегда буду цепляться за твою юбку?
– Тебе нет еще и двадцати трех, – возмутилась она, – а ты вон что болтаешь! Да как ты смеешь? Подумать только, он бойко толкует о женитьбе, едва ему улыбнулось чье-то глупое личико!
– Не говори так, – хмуро отозвался он. – Мне это не нравится.
– Нет уж, буду говорить, – сказала она, задыхаясь и хватаясь за горло. – Положу этому конец раз и навсегда. Ты – всё, что у меня есть, и твои выходки, в твоем-то возрасте, меня с ума сводят! – Она с мучительным усилием взяла себя в руки, на лице у нее выступил холодный пот. Она посуровела и отчетливо спросила: – Какие планы у тебя в отношении этой Роуз Тулли? – Имя девушки Люси произнесла с мрачной решимостью.
Ее слова напугали его. Ему опять изменило самообладание, и, с тревогой взглянув на мать, он промямлил:
– Зачем ругаться? Ты только расстраиваешься, поднимая шум из-за ерунды. Это глупо.
– Не делай из меня дурочку, – резко ответила она.
– Нет-нет, – беспокойно пробормотал он. – Разве я способен на такое? Абсурд какой-то, мама. У нас все хорошо.
– Тогда ответь на мой вопрос, – неумолимо продолжила она. – Что ты собираешься делать с этой… этой куклой, которую навязала тебе Ева?
– Не надо, мама, – смущенно сказал он. – Не суетись ты так.
Его высокомерный тон пропал. Питер снова посмотрел на нее и вполголоса что-то пробубнил себе под нос.
Но так просто он от нее не отделается. Она была настроена раз и навсегда решить эту проблему, прервать это увлечение, сокрушить и растоптать его, прежде чем оно расцветет пышным цветом и уничтожит ее саму.
– Последний раз спрашиваю тебя, – сердито воскликнула она, – намерен ли ты отказаться от нее?
Он был загнан в угол – да, совершенно загнан в угол. Мать безрассудна, неспособна к компромиссу. Нет смысла рассказывать ей о любви Роуз к нему, Питеру, о щедром участии мистера Тулли, который предложил финансировать его практику, – обо всех радужных перспективах на будущее. Как заставить мать понять это? Питер мог ясно предугадать, что она сделает, услышав о его планах. Наверняка устроит сцену, раздует целый скандал.
Он вдруг поднял глаза, до того угрюмо смотревшие в пол, и взглянул на мать с детским, бесхитростным выражением.
– В твоих словах есть какой-то смысл, мама, – медленно произнес он. – Пожалуй, я слишком молод, чтобы думать о таких вещах. Может быть, через год-другой… – Он умолк, продолжая застенчиво улыбаться.
Последовала долгая пауза. Люси испытующе смотрела на сына.
– Ты прекратишь всю эту чепуху? – размеренно проговорила она. – Откажись от этой девушки – никто не должен стоять между нами.
Он сделал вид, что колеблется, потом искренне ответил:
– Хорошо, мама. Пусть будет по-твоему.
Вновь воцарилось молчание, и она погрузилась в глубину его темно-карих глаз. Потом вздохнула, губы ее полуоткрылись. Это Питер, ее сын, ее плоть и кровь. Он не может ей лгать. Она выиграла.
