— Давно это было?
— Семь или восемь дней назад. Соседи по бараку ухаживали за тобой по вечерам и ночью. А я был с тобой днем, когда получалось. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Не знаю даже, что сказать, как тебя благодарить.
— Благодари того человека, который столкнул тебя с тележки. Именно его смелость вырвала тебя из лап смерти.
— Поблагодарю, когда узнаю, кто это. А ты не знаешь?
— Нет. Прости. Мы не познакомились.
На несколько мгновений Лале закрывает глаза, подставляя лицо солнечному теплу и впитывая из него энергию, волю, желание жить. Он распрямляет поникшие плечи, и к нему возвращается решимость. Он все-таки жив. Поднявшись на трясущихся ногах, он потягивается, стараясь вдохнуть новую жизнь в хилое тело, нуждающееся в отдыхе, питании и питье.
— Садись, ты еще слишком слаб.
Соглашаясь с очевидным, Лале так и делает. Только теперь спина его прямее, голос тверже. Он улыбается Пепану. Старина Лале вернулся и жаждет информации почти так же сильно, как еды.
— Вижу, ты носишь красную звезду.
— Ах да. В Париже я преподавал в университете и был слишком открытым, на свою беду.
— Что ты преподавал?
— Экономику.
— И, будучи преподавателем экономики, ты попал сюда? Каким образом?
— Понимаешь, Лале, человек, читающий лекции о налогообложении и процентной ставке, поневоле вовлекается в политику страны. Политика поможет тебе понять мир, а в какой-то момент ты перестаешь его понимать, и потом из-за политики тебя бросают в лагерь военнопленных. Как из-за политики, так и из-за религии.
— И ты вернешься к той жизни после освобождения?
— Оптимист! Я не знаю, что ждет меня в будущем, и ты тоже не знаешь.
— Значит, никакого магического кристалла?
— Нет, конечно.
Не обращая внимания на шум строительства, лай собак и крики конвойных, Пепан наклоняется вперед и спрашивает:
— У тебя и характер такой же сильный, как организм?
Лале встречается взглядом с Пепаном:
— Я должен выстоять.
— Твоя сила может обернуться слабостью, если учесть обстоятельства, в которых мы оказались. Обаяние и приветливая улыбка могут навлечь на тебя беду.
— Я справлюсь.
— Что ж, тогда, быть может, я смогу помочь тебе выжить здесь.
— У тебя есть друзья наверху?
Пепан смеется и хлопает Лале по спине:
— Нет. Никаких друзей наверху. Я ведь говорил тебе, что я татуировщик. И мне сказали, что очень скоро сюда будут привозить куда больше людей.
Некоторое время Лале обдумывает эту мысль. Где-то там какой-то человек принимает решения, выдергивая людей — откуда? Как они решают, кого сюда везти? На каких сведениях основываются эти решения? Раса, религия или политика?
— Ты заинтриговал меня, Лале. Меня к тебе тянуло. У тебя была сила, заметная даже в больном теле. Она привела тебя сюда, и вот ты сидишь передо мной.
Лале слышит слова, но в душе противится им. Они сейчас находятся в таком месте, где люди умирают каждый день, каждый час, каждую минуту.
— Хочешь поработать со мной? — Голос Пепана выводит Лале из задумчивости. — Или ты доволен той работой, которую тебя заставляют делать?
— Я изо всех сил стараюсь выжить.
— Тогда прими мое предложение.
— Хочешь, чтобы я татуировал людей?
— Кто-то должен этим заниматься.
— Боюсь, не смогу. Оставлять на теле шрамы, причинять кому-то боль… Знаешь, это трудно.
Пепан закатывает рукав, показывая собственный номер:
— Чертовски трудно. Если не возьмешься за эту работу, возьмется кто-нибудь менее добрый и станет причинять людям больше боли.
— Работать на капо — не то же самое, что колоть иглой сотни невинных людей.
Наступает долгая пауза. Лале вновь погружается в мрачное раздумье. Неужели у тех, кто принимает решения, есть жены, дети, родители? Вряд ли.
— Можешь говорить себе что угодно, но ты все же кукла в руках нацистов. Работаешь со мной, или на капо, или строишь бараки — все равно делаешь их грязную работу.
— А ты умеешь расставлять все по местам.
— Ну так как?
— Тогда да. Если сможешь это устроить, я буду на тебя работать.
— Не на меня. Со мной. Но ты должен работать быстро и эффективно, не конфликтуя с эсэсовцами.
— Хорошо.
Пепан встает, собираясь уйти. Лале хватает его за рукав:
— Пепан, почему ты выбрал меня?
— Я видел, как голодающий парень рисковал жизнью, чтобы спасти тебя. Полагаю, ты стоишь того, чтобы быть спасенным. Зайду за тобой завтра утром. А пока отдохни.
* * *
В тот вечер, когда возвращаются его товарищи, Лале замечает, что Арона нет. Он спрашивает двоих, спавших на одной койке с Ароном, что с ним случилось и давно ли его нет.
— Около недели, — следует ответ.
У Лале внутри все холодеет.
— Капо не мог тебя найти. Арон мог бы сказать, что ты заболел, но побоялся, что тебя опять отправят на тележку с мертвецами, поэтому сказал, что ты уже умер.
— И капо обнаружил правду?
— Нет. — Измученный работой мужчина зевает. — Но капо так взбесился, что забрал Арона.
Лале пытается сдержать слезы.
Второй сосед по бараку перекатывается на локоть.
— Ты увлек его благородными идеями. Ему хотелось спасти хотя бы одного человека.
— Спасти одного — значит спасти мир, — завершает Лале фразу.
Заключенные на время умолкают. Лале смотрит в потолок, смахивая слезы. Арон не первый, кто погибает здесь, и не последний.
— Спасибо вам, — говорит он.
— Мы пытались продолжить начатое Ароном, старались спасти человека.
— Мы сменяли друг друга, — говорит паренек снизу, — тайком приносили воду и насильно кормили тебя своим хлебом.
Другой подхватывает историю. Он поднимается с нижней койки — изможденный, с мутными голубыми глазами и глухим голосом, но все же жаждущий рассказать свою часть истории.
— Мы меняли твою промокшую одежду. Брали другую у тех, кто умирал ночью.
Теперь Лале не в силах сдержать слезы, и они бегут по худым щекам.
— Не могу…
Он ничего не может поделать, но он исполнен благодарности. Он понимает, что за ним долг, который он не в силах отдать здесь и сейчас, а практически — никогда.
Он засыпает под задушевные еврейские песнопения людей, не утративших веру.
