Инна усмехнулась, а Догма сказал:
— Но ведь это так скучно! И к юриспруденции, по моему скромному мнению, если и имеет, то весьма опосредованное отношение, а больше похоже на грабеж посреди белого дня. Говорю вам со всей ответственностью: наши законы и вся наша юридическая система так устроена, что женщины, такие вот женщины, всегда остаются в проигрыше! — Помолчав, он добавил: — Поэтому я избрал иной путь. Он, конечно, более извилистый и тернистый, однако в случае победы приносит солидные дивиденды. Да и для моей самооценки это весьма важно. И беру я недорого — всего лишь двадцать пять процентов с того, что сумею вам выцарапать у вашего драгоценного супруга…
Когда они подъехали к дому, где находилась квартира Инны (хотя квартира тоже была не ее, а принадлежала холдингу и, следовательно, Генычу), они сошлись на двенадцати процентах. Переговоры были короткие, жесткие, но эффективные.
Высаживая Инну, адвокат Догма заметил:
— Приятно иметь дело с женщиной, которая знает, что хочет. Обычно мне удается получить от пятнадцати до двадцати. А вам я был готов уступить десять. Ну, почти готов… — Он лукаво посмотрел на Инну и добавил: — Завтра жду вас у себя в офисе на Пречистенке в десять утра. Нам надо многое обсудить. И приносите все документы, которые у вас имеются.
И, кивнув на все еще спавшего Женечку, спросил:
— Вам помочь?
Инна поблагодарила адвоката, но отказалась. Она попыталась взять сына на руки, только убедилась, что он слишком для этого большой. А ведь еще год назад она таскала его на руках.
Но год назад все было иначе. Да что там говорить, год — день назад все было иначе.
Женечка проснулся, но не до конца, и в лифте спал, кажется, прямо стоя. Инна, с любовью глядя на него, поняла, что вступает в «войну роз» не только ради себя, но и ради сына.
В войну, которую не она объявила и в которой она, по компетентному мнению Геныча, должна быть однозначно проигравшей стороной.
Инна позвонила в дверь, через несколько мгновений ей открыла Мила Иосифовна.
— Ой, вы так рано? Женечка в кроватку хочет? А я его любимые оладушки приготовила…
Пройдя в холл и почувствовав приятный аромат, доносившийся из кухни, Инна на миг подумала, что все, как и раньше. Но тут же осознала, что все радикально изменилось.
Все?
— А я блинчики сделала! — сообщила, выбегая с кухни, Олеся. — Ну как все прошло?
Инна, натянув наконец домашние тапочки (до этого она все время была босиком, не хватало еще, не начав войну, простудиться), ответила:
— Незабываемо. Кстати, я тоже не откажусь ни от оладушек, ни от блинчиков. Ужасно хочу есть!
— Ой, а вы босиком! — всплеснула руками Мила Иосифовна. — Прямо как Золушка, туфельки на балу во дворце потеряли…
Инна, шлепая в разношенных, таких удобных, домашних тапочках в направлении ванной, подумала, что она в самом деле теперь Золушка.
Потому что, как и у Золушки, у нее ничего нет за душой. Только вот принц ее бросил, оказавшись дешевым, продажным, преступным жиголо.
Как, наверное, и все принцы.
Избавившись от тяжелого вечернего платья, умывшись и переодевшись в халат, Инна присоединилась к троице домочадцев на кухне. Услышав про оладушки и блинчики, Женечка мигом проснулся, и теперь увлеченно рассказывал о том, что произошло на приеме, но ему, судя по недоверчивому выражению лиц обеих дам, никто не верил.
Присаживаясь за стол и хватая оладушек, Инна спросила:
— А вы почему не приехали? Я же вас приглашала и ждала!
Олеся и Мила Иосифовна переглянулись, и бухгалтерша ответила:
— Но Тима зашел и сообщил, что прием будет только «для своих» и что вы попросили нас не приезжать. Мы, конечно же, навязываться не стали…
Инна едва не подавилась оладушком.
— Так и сказал? Не может быть!
И, подавив волну возмущения, она произнесла, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее:
— Он что, сюда заходил?
— Ну да. Прихватил еще из вашего кабинета бумаги, а также ноутбук. Сказал, что вы его просили…
Инна бросилась в кабинет и убедилась в том, что оттуда исчезли все бумаги, имевшие отношение к активам, которые принадлежали ей. Некогда ей принадлежали.
Тимофей потрудился знатно: выгреб из ящиков стола и даже из стенного сейфа, который был аккуратно вскрыт, все, что там имелось — не только оригиналы документов и их копии, а также массу флешек, на которых была разного рода финансовая отчетность, файлы с отсканированными сертификатами, подтверждавшими право владения Инной того или иного пакета акций и объекта недвижимости.
Унес он и ноутбук со всем содержимым, а также два жестких диска с тысячами документов, которые Инна в свое время прихватила из подмосковного особняка, скопировав кое-что с компьютера мужа, и хранила в стенном сейфе.
Мальчик-то оказался далеко не промах!
В прострации опустившись на диван, тот самый диван, где они еще недавно занимались с Тимой бурным сексом, Инна закрыла лицо руками.
Выходит, у нее теперь вообще ничего нет, что могло бы подтвердить ее права на украденные Генычем активы. Понятно теперь, зачем он подослал к ней Тиму, не только, чтобы он охмурял ее и внушил мысль об идее с офшорами, но и затем, чтобы разузнал, где Инна хранит документы, и в нужный момент их изъял.
Что Тима добросовестно и сделал.
— Что-то не так? — обеспокоенно спросила, входя в кабинет, Олеся.
— Это уже неважно, — ответила Инна, чувствуя тупую боль в сердце. — Он что-то еще говорил?
Подоспевшая Мила Иосифовна встряла в разговор:
— Сказал, что это вы прислали его за всем. И что ему по вашему поручению придется на несколько дней уехать, но он скоро вернется…
Инна расхохоталась. Ну да, конечно, она прислала! Не она, а Геныч — понятно теперь, отчего он отослал ее с самого утра во все эти салоны красоты и зачем вообще устроил этот идиотский прием.
Чтобы Тима без спешки, ничего не пропуская, обстоятельно и профессионально обчистил ее квартиру.
Нет, даже не ее квартиру — квартира ведь принадлежала Генычу!
— А куда Тимофей уехал? — спросила Мила Иосифовна.
И тут Инну прорвало:
— Я запрещаю вам упоминать в моем присутствии имя этого… этого мерзавца! Он работает на моего мужа! А я, дура, повелась на его авансы… Дура! Старая дура!
Олеся и Мила Иосифовна закудахтали — первая стала лезть с несомненно добрыми, но идиотскими советами, а вторая, закатив глаза, решила, что самое время брякнуться в обморок.
