«И автомобиль!»
Инне вспомнилась ставшая нарицательной фраза-завывание ведущего «Поля чудес».
— И Женечке специнтернат или куда ты его там послать намерена — оплачу. Десять тысяч евро в год. И мы квиты!
В дверь постучали, на пороге возник один из людей Геныча.
— Простите, что прерываю, Геннадий Эдуардович…
— Все в порядке. Мы закончили. Вижу, что вертолет уже прибыл. Пойдем!
И, не оборачиваясь, произнес с порога:
— Ну, вот и все. Извини, если что не так. Но теперь наши пути расходятся. Мои адвокаты с тобой в самое ближайшее время свяжутся. Можешь остаться, осмотреться, выбрать еще что-либо из обстановки. Если Инна согласится, то получишь. Мне пора к ней. Пока. Желаю тебе счастливой новой жизни!
И вышел.
«Если Инна согласится…»
Если бы Геныч ударил ее в лицо со всего размаху, было бы не так больно и обидно.
«Желаю тебе счастливой новой жизни».
Жизни, в которой она не будет бедной голодающей матерью-одиночкой.
А всего лишь женщиной, некогда весьма состоятельной, у которой отбирали то, что принадлежало ей по праву.
«Мы квиты».
Инна смотрела на парадный портрет супруга. А потом перевела взгляд в сторону.
Медленно встав, Инна двинулась к письменному столу, обогнула его и подошла к бронированной двери комнаты-сейфа, которую муж в пылу своих признаний то ли забыл, то ли не счел нужным закрывать.
Он же сам предложил ей осмотреться. Выбрать что-либо из обстановки.
Инна вошла в комнату-сейф и вернулась мгновением позже с двуствольным ружьем.
Что же, она сделала свой выбор!
Как недальновидно со стороны Геныча, что он брал ее на охоту и научил стрелять из ружья.
Ой, как недальновидно.
Вставив два патрона, которые извлекла из коробки, стоявшей там же, в комнате-сейфе, Инна защелкнула ствол и, облокотив его на плечо (в желтом вечернем платье это выглядело наверняка оригинально), вышла из кабинета.
Она слышала голос мужа, доносившийся с первого этажа.
Подойдя к перилам, Инна посмотрела, что происходило внизу. А затем, сбросив туфли, сбежала по лестнице вниз.
Мрамор ступеней приятно холодил босые ступни. Оказавшись в холле, Инна увидела распахнутую входную дверь и нескольких людей мужа, куривших на крыльце.
В самом же холле никого не было.
Инна, сняв с плеча ружье, погладила его.
Нет, она не сошла с ума — просто Геныч должен заплатить за то, что сделал с ней.
И со своим сыном.
Боковая дверь раскрылась, оттуда появился официант в ливрее, тащивший поднос с фужерами. Увидев Инну, он сначала непонимающе уставился на нее.
Инна, направив в него ствол, произнесла:
— Бум!
Выронив поднос, официант скрылся в обратном направлении, и звук от падения множества бокалов привлек внимание стоявших на крыльце людей Геннадия.
Промедление смерти подобно.
Да, смерти — ведь она намеревалась прямо сейчас убить мужа. Или отстрелить ему то самое ценное, что позволило ему стать отцом второго сына, будет более изящной месть?
Тогда и контроль над миллиардным холдингом уже не сумеет компенсировать тяжести утраты.
А что, это мысль…
Еще не решив, убьет ли она Геныча или всего лишь превратит его в евнуха (а нельзя сделать сначала одно, а потом другое?), Инна ударом ноги — благо, что фасон платья позволял — распахнула дверь в бальный зал.
— …стал три с небольшим часа назад отцом прелестного сына!
Раздались аплодисменты, заглушившие стук двери — гости били в ладоши, узнав от Геныча, что его Инна разродилась сыном.
Жаль, что малыш потеряет отца в тот же день, когда появился на свет. Но зачем малышу такой отец?
Верно, незачем.
Кто-то, повернувшись, заметил Инну с ружьем, и с лица гостя тотчас сползла подобострастная улыбка.
Гость отвалил в сторону, а Инна, чувствуя себя, словно в трансе, направлялась прямиком к мужу. Геннадий же, не замечая ее, продолжал что-то радостно вещать о весе и росте сына.
Своего сына. Своего единственного сына.
Как же ей это надоело!
И опять перед ней все расступались, словно шествовала коронованная особа. Инна, двигаясь к мужу, взяла его на мушку.
Кто-то вскрикнул, и Геныч наконец повернулся, все еще не понимая, отчего-то сразу несколько гостей с испуганными лицами тычут куда-то вбок.
Повернулся. И наконец понял.
— Нинка! — прошептал он. — Нинка…
И все понял, без малейших пояснений с ее стороны. А что тут было не понять? Он обманул ее, как обманывал долгие годы, и теперь настала пора поплатиться.
Впрочем, если уж на то пошло, все закономерно. То, что началось с обмана, обманом и закончится…
Но если бы он обманул и обобрал только ее (как и тогда — тридцать лет назад — хотел обмануть и обобрать, и она ему еще и помогала!). Он обманул и обобрал их сына.
Их единственного сына.
Геннадий, понимая, что его ждет, а также то, что никто из гостей не намеревается ему помогать и не желает броситься на его супругу, вооруженную ружьем, попятился задом, в сторону террасы.
Инна медленно приближалась, вдруг подумав, что так тому и быть.
Она убьет его и…
И все будет хорошо?
Однако отступать уже поздно. Споткнувшись, муж едва не полетел на паркетный пол. Застыв в нелепой позе, он мученическим взором уставился на жену.
На свою жену.
Инна, оказавшись от него буквально в метре, наставила ему на грудь ружье.
Она делает это не ради себя — она делает это ради сына.
Ее сына. И только ее!
Внезапно ей пришла в голову мысль о том, что Женечка находится где-то здесь. И, соответственно, увидит, как она застрелит сейчас его отца.
— Нинка… — Муж, наконец грохнувшись на пол, вдруг заплакал. Инне стало невыразимо жаль его — да, в том числе и его. И Женечку. И себя.
И всех-всех-всех…
Но тут позади раздался треск, шум, гомон. Лицо мужа просветлело, и он, пытаясь подняться, дико заорал, указывая на Инну:
— Стреляйте в нее, олухи, стреляйте же!
Инна поняла, что подоспела подмога и что на нее вот-вот набросятся люди мужа. Ну, или выстрелят в нее, как он приказывал.
