Зато Мила Иосифовна зачастила к ним. Она вернулась в свою квартиру, хотя регулярно заявляла, что боится выходить из подъезда, ожидая нового похищения.
Так как у Женечки в школе начались каникулы, Инна намеренно проводила три дня в неделю дома, сочтя, что Людмила Львовна во «Всякой литературной всячине» неплохо справляется и без нее.
В конце концов, у нее под рукой был компьютер, смартфон и скайп.
Теперь, незадолго до ее пятидесятого дня рождения, у нее начиналась новая жизнь.
Инна уже все обдумала. Работать она будет меньше и по большей части из дома. В офисе «Всякой литературной всячины» станет появляться только в случае крайней необходимости. Станет уделять больше времени Женечке. Возобновит, наконец, регулярные занятия с персональным тренером.
Может — хотя раньше полностью исключала это для себя — сделает круговую подтяжку. И поправит форму груди. Нет, Тимофей ничего не говорил и даже не намекал и очень даже любил ее грудь, однако…
Однако возраст, а также сила земного притяжения давали о себе знать.
Нет, все-таки ей придется немного поднапрячься, чтобы стать достойной женой красавца, который моложе ее на восемнадцать лет.
Точнее, почти на девятнадцать.
Наконец, настал день в конце июня, когда, открыв глаза, Инна поняла: вот ей и «полтинник». Как же жизнь пронеслась — покупала билет на обычную электричку, а в итоге оказалась в суперэкспрессе.
Только было двадцать, потом уже тридцать, вот и сорок. Наконец пятьдесят.
А что она скажет в восемьдесят?
Господи, а ведь Тимофею тогда будет шестьдесят один или шестьдесят два! Тоже, надо сказать, не мальчик.
Этот не-мальчик, нежно поцеловав Инну, протянул ей букет ландышей — знал, хитрец, что это ее любимые цветы!
— С днем рождения, любимая! — произнес он и подмигнул. — Готовься!
Завернутый в простыню на манер римской тоги, Тимофей прикоснулся к мобильному, раздался звук барабанной дроби — и в спальню промаршировал с букетом точно таких же ландышей Женечка.
— Мамочка, с днем рожденья, с днем варенья! Как же я тебя люблю!
Он бросился к ней на кровать, а Инна, чувствуя, что по ее щекам текут слезы, осознала: вот они, двое ее самых любимых мужчин на свете.
После легкого завтрака Инна отправилась в салон красоты — вечером в подмосковном особняке, где теперь обитал Геныч со своей Инной, был запланирован прием.
Детали этого приема не разглашались, и Инна понимала, что это будет их последний совместный праздник, однако все равно (или именно по этой причине?) предвкушала настоящее чудо.
Тимофей, поцеловав ее на прощание, сказал:
— Извиняюсь, если немного задержусь.
— Сюрприз готовишь? — допытывалась Инна.
— Не позднее как сегодня вечером узнаешь, — ответил он. — Ну, до скорого!
Последующие часы Инна провела в салоне красоты, дав себе зарок — никогда более не подвергаться всем этим бесчеловечным процедурам, тем более в течение нескольких часов!
Разве что на свой столетний юбилей.
Когда длинный лимузин доставил ее в подмосковный дворец, порог которого она вообще-то зареклась больше не переступать, Инна поняла, что волнуется.
Но причин для волнений не было: выглядела она потрясающе — облаченная в темно-желтое платье, с экстравагантными жемчугами на шее, в рыжих волосах и вокруг запястий.
— Мамочка, ты такая красивая! Как принцесса из сказки! — завопил Женечка, тоже нарядный, в пестрой жилетке, бросаясь к ней в холле особняка. — Ты теперь всегда такой будешь?
— Только на день рождения! — ответила она с улыбкой, обнимая сына.
Странно было оказаться в собственном доме, зная, что хозяйка здесь теперь другая.
Инна отметила, что цветочные гирлянды подобраны со вкусом, а вот с воздушными шарами переборщили.
Ей все же исполнилось не пятнадцать, а пятьдесят.
По лестнице к ней сбежал Геныч — сияющий, в расстегнутой рубашке, со свисающей с воротника черной бабочкой.
— Поздравь меня, Нинка! У меня сын родился! Буквально час назад! Как знал, что в твой день рождения на свет появится!
Инна инстинктивно прижала к себе Женечку.
— Прием отменяется? — спросила она.
А муж захохотал:
— Прием будет таким, что запомнится всем до конца жизни! Где музыканты? Хочу Моцарта!
Внезапно Инна осознала, как нелепо выглядит — разодетая подобно сказочной принцессе (хотя бывают ли пятидесятилетние сказочные принцессы?), она приперлась по настоянию своего супруга, скоро бывшего, в свой дом, уже бывший, чтобы узнать, что спутница жизни супруга, а вскоре и его законная жена, родила ему сына.
Второго, которого Геныч упорно называет единственным.
Взглянув на себя в гигантское зеркало (раньше его не было, установлено наверняка по приказанию новой хозяйки), Инна вдруг поняла — она снова оказалась в Зазеркалье.
Только Зазеркальем стал в итоге ее дом.
— Мамочка, у меня теперь есть братик? — спросил Женечка подозрительно спокойным тоном.
Отрицать очевидное было бессмысленно, и Инна ответила:
— Да, солнышко.
— А можно мне на него посмотреть? — продолжил он.
Инна, поцеловав сына в макушку, ответила:
— Это папу надо спросить.
И отметила, что сын больше не противится этим телячьим нежностям, что было крайне подозрительным признаком.
К ней подошел один из людей мужа, засыпая комплиментами и абсолютно не нужными фактами про то, сколько будет гостей, какие вина подадут и какие СМИ прислали светских хроникеров.
Взяв сына за руку, Инна прошла в большой зал для приемов, который был декорирован с изяществом и вкусом, но не ее вкусом.
Ей захотелось развернуться и уйти прочь. Но Инна понимала, что, если сделает это, Геныч обидится, причем серьезно.
Очень серьезно.
Хотя когда он заводил параллельную семью и новых детей, тоже мог бы подумать о том, что она обидится на него — серьезно, очень серьезно.
— Мамочка, а можно я тебе подарок вручу прямо сейчас, а не при всех? — спросил Женечка, и Инна, присев перед ребенком (хотя в длинном бальном платье и на огромных каблуках это далось нелегко), произнесла:
— Ну конечно же, мой родной!
Женечка, обняв ее за шею, прошептал ей на ухо:
— Мамочка, я тебя очень-очень люблю! И поэтому хочу подарить тебе вот что…
