…В общей сложности бой занял 43 минуты. Часть эсэсовцев, попавших в огненный мешок, пыталась бежать, оставшиеся поднялись в атаку: одна группа побежала в сторону леса, вторая попыталась прорваться через неширокую и не очень глубокую реку. До леса не добежал никто: плотный пулемётный огонь и точные снайперские выстрелы напрочь выкосили атакующую шеренгу. У реки же фрицев встретили кинжальным огнём штурмовики. Уцелевших набралось человек десять, они яростно бросились в штыковую, уже не пытаясь выжить, а лишь желая забрать с собой как можно больше партизан. Но и мои бойцы горели лютой ненавистью к врагу, а их выучка в рукопашном бою на порядок превосходила противника. В жаркой схватке погиб один штурмовик и два сапёра, среди немцев же уцелевших не оказалось: пленных не брали, да эсэсовцы и не ждали пощады.
Так закончился этот бой. Практически весь карательный отряд был уничтожен, мы же потеряли в бою троих, ещё один умер от ран к вечеру. Легкораненых насчиталось человек семь. Именно тогда я принял решение преследовать отступающие части дивизии СС «Дирлевангер» и заодно попытаться связаться с поляками.
Однако наш путь обернулся не только налётами на отбившихся эсэсовцев и ударами из засад, но и настоящим полевым сражением, в котором мы приняли непосредственное участие. Правда, подробности этой схватки я не успел занести в журнал…
3 августа 1944 года
Мы движемся по грунтовке, тянущейся параллельно шоссе. Беловежская пуща ближе к границе сдаёт позиции и прорезается множеством открытых участков, мы же стараемся держаться леса.
Фырканье лошадей, негромкие разговоры бойцов слышатся словно сквозь пелену: свинцовая усталость сковывает тело и поглощает сознание, в мерно покачивающемся седле очень хочется спать. Все мы вымотаны недельным броском, и люди, и животные. За это время нам всего один раз удалось перехватить группу эсэсовцев в пару отделений, отдыхающих в небольшом хуторе. Они выставили два дозорных поста, но часовых сняли ножами набравшиеся опыта в подобных делах штурмовики. Остальных мы просто вырезали во сне. Немногих успевших проснуться и потянуться к оружию прошило сразу по две-три автоматные очереди. Два дома, в которых отдыхали немцы, озарялись огненными вспышками бьющих в упор очередей, но на поднятый шум реагировать было уже некому.
Однако одна удачная операция не оправдывает нашей гонки. Мы сильно оторвались от базы, рядом с которой у многих партизан жила уцелевшая родня и где была хоть какая-то обжитость, определённое постоянство. Теперь же мы следуем в никуда: драпающих немцев не так просто нагнать, по крайней мере тех же эсэсовцев, к которым все мы имеем личные счета.
Логичнее было бы соединиться с частями Красной армии, механизированные группы которой нас уже фактически нагнали. И хотя бойцы верят в меня, как в командира, все они задаются ненужными для меня, но вполне логичными вопросами. Ведь у нас нет запасных лошадей, а крестьянские кобылки практически падают от усталости; если животные могут хотя бы поесть, то у самих партизан с харчами очень туго. После боя в хуторе, где мы запаслись и продуктами, и трофейными консервами, прошло уже четыре дня. Последние деревенские гостинцы подъедены вчера, если сегодня не выйдем к людям, придётся вскрывать НЗ.
Кроме того, все бойцы понимают, что после воссоединения с частями РККА нас всех ждёт энкавэдэшная проверка. И хотя у меня с собой прихвачен журнал учёта боевых действий, расписывающий наши подвиги, а по карманам партизан рассованы по две-три немецкие солдатские книжки, все размышляют об одном простом вопросе: чем мы будем объяснять наш внезапный рывок в немецкую сторону, когда оставалось подождать пару дней до прихода советской армии? Этот вопрос, кстати, терзает и меня. Ведь полицаи-то тоже отступают, и они, не будь дураками, называют себя партизанами, как только встречаются с армией. Кстати, по той же причине мы не выходим на шоссе: по нам может отработать не только фрицевская, но и своя собственная авиация.
Грянувший как раскатистый удар грома орудийный выстрел вырвал меня из полудремы и невесёлых мыслей. За ним тут же последовал второй, в ответ (уши артиллериста прекрасно различают положение орудий и даже их калибр) ударило несколько частых и явно неточных пушечных залпов. Бой разгорается на шоссе, совсем близко от нас, буквально метрах в 400. С обеих сторон бьют, если не ошибся, трёхдюймовки.
– Рассредоточились! Колчан, уведи лошадей в лес! Остальные: «волчье логово»!
«Волчье логово» – это тип засады на дороге. Давно сложившийся и отработавший свои действия отряд мгновенно маскируется и занимает позицию в лесу у грунтовки. Почему я так назвал эту команду? По рассказу одного из сельчан-старожилов. Он как-то вспомнил, что однажды ночью зимой в деревню вошла волчья сука в течке. Начавшие было брехать кобели замолкли и потянулись за сукой. Она увела их в близлежащий овраг, где на потерявших чутьё собак с двух сторон набросилась многочисленная волчья стая. Волки порезали всех кобелей и уже на следующую ночь пришли в беззащитную деревню, лишившуюся брехастых сторожей…
Сам я быстро забираюсь на высокую ель, помогая себе ножом и поясом. Опыта хоть отбавляй, забираюсь в минуту. Ель – дерево с многочисленными мохнатыми лапами, и меня за ними разглядишь не сразу. Вот и карабкаться несложно. Может, верхушка дерева и не самая удачная позиция для снайпера, зато для наблюдателя, вооружённого трофейной цейссовской оптикой, самое то.
Четыре дымных столба на шоссе я заметил, ещё карабкаясь по стволу ели. Теперь же мне открылась вся картина боя. На дороге застыли советские танки (по числу столбов) и два разбитых грузовика. К сожалению, с современными моделями бронетехники Красной Армии я незнаком даже во время подготовки в «Бранденбурге» мы изучали только Т-26 и БТ-7. Судя по внушительным размерам, скошенной броне и достаточно длинной трёхдюймовой пушке, передо мной знаменитые Т-34. Правда, достаточно толстая (по предвоенным меркам) бортовая броня, установленная под рациональными углами, не спасла от снарядов длинноствольных орудий немецких самоходок. Я разглядел обе «штуги» на небольшом холме, возвышающемся над дорогой. «Штурм гешютц», штурмовое орудие пехотных дивизий, идеально подходило для танковых засад ещё в далёком 41-м, имея для этого малую высоту и крепкую лобовую броню. Только тогда в рубке самоходки была утоплена короткая пушка-огрызок, теперь же по советским танкам ведут огонь длинноствольные 7 5-миллиметровые орудия, бронепробиваемость которых выросла в разы.
Немцы как всегда подготовились основательно. Располагая всего двумя истребителями танков, они выбрали идеальную позицию на холме, с которого контролируется 2-километровый участок шоссе. От самой дороги до засады не меньше 800 метров, дистанция практически идеальная для фрицев: если их пушки уверенно возьмут даже лобовую броню советских танков, то более короткие трёхдюймовки «тридцатьчетвёрок» не достанут по рубку закопанные самоходки. Кроме того, вдоль обочины шоссе закопаны противотанковые «сюрпризы»: один из горящих танков погиб именно на мине.
Судя по ответному огню «тридцатьчетвёрок», съехавших в кювет, уцелело 6 машин. Значит, в засаду попала или усиленная танковая рота, или, что вернее, потрёпанный в боях танковый батальон. Вполне возможно, при отсутствии мин комбат бросил бы машины в лобовую атаку, но метров за 200 их встретили бы 50-миллиметровые противотанковые пушки. Мелкие орудия хорошо замаскированы, я разглядел их случайно. Пока они молчат, но на пистолетной дистанции кумулятивные или подкалиберные снаряды на раз сожгут советские танки.
