Шана сидела в углу, скрестив ноги. Напротив восседал Аира. Тимор-Алк стоял, и видно было, что он еле сдерживает себя, чтобы не начать расхаживать взад-вперед.
Аира был спокоен и расслаблен, как в шезлонге; при появлении Крокодила едва повернул голову:
— А вот и Андрей, впервые хлебнувший ответственности за чужую жизнь…
— У меня есть опыт ответственности, — сказал Крокодил, уязвленный. — У меня были жена, сын…
И замолчал.
— Мы погуляем, — Аира встал, не касаясь руками пола, будто его дернули за нитку на макушке. — Недолго, потому что время дорого. Идем, Андрей.
Снаружи косые тени сделались еще длиннее, свет лежал, как желтый воск, — штабелями. Хлопали крылья, среди тени и света носились птицы, и временами сверху опускались, вертясь, потерянные кем-то перья.
Крокодил едва дождался, пока дом Шаны скроется за деревьями:
— Ты хочешь угробить мальчишку? Тимор-Алка? Ребенка, который ни разу с женщиной не целовался?! У которого болевой порог… все равно что без кожи?!
— Какой замечательный лес, — Аира посмотрел вверх. — И, главное, ничего не изменилось со времени моего детства…
— Ты за этим ездил на остров? Тебе нужен был этот мальчишка? Скажи, распоряжаться чужими жизнями — сладко?
— Здесь мы играли с Альбой, — Аира махнул рукой, будто предлагая Крокодилу полюбоваться, — и, среди прочего, я учил ее регенерировать… Не бойся, я не собираюсь предаваться воспоминаниям и тем более посвящать тебя в подробности моей жизни.
И он пошел дальше. Крокодил постоял несколько секунд, потом догнал его.
— Твой индекс упал меньше, чем я думал, — сказал Аира на ходу. — Удачный расклад.
— А ты сам высказался по делу Полос-Нада?
— Конечно.
— За изгнание?
— За помилование.
— Гляди-ка… Значит, твой индекс тоже упал?
— Мой? Нет. Потому что я проанализировал, что произошло и почему, и аргументировал решение. Полос-Над любит внешние эффекты. Взломал Сеть, желая быть профессионально состоятельным, желая светить звездой. Из гордыни — думал, что не поймают. Парень получил урок взрослой жизни — представляю, о чем он думал, когда просил заменить изгнание введением в кому.
— И почему, ты считаешь, его нужно помиловать? — мрачно спросил Крокодил.
— Жалко, — сказал Аира.
— Что?!
— Жалко. Вероятность, что он еще раз пойдет на взлом, да на любое преступление, — ничтожна… А мальчишку жалко.
— И это аргументы?
— Да.
— А я думал, — сказал потрясенный Крокодил, — надо настаивать на пользе для общины, на чем-то прагматичном в будущем… В целом…
— Землянин, — Аира улыбнулся.
— А второй, поджигатель?
— Я голосовал за изгнание.
— Почему? Его не жалко?
— Вот и видно, что ты его дело не анализировал и материалы не читал… Его тоже жалко, но оставить такое безнаказанным — невозможно.
— Не понимаю, — сказал Крокодил. — Какое-то стихийное, интуитивное правосудие.
— Бывает.
— И с арифметикой не все в порядке. Если у тебя индекс — единица, у кого-то — одна третья, у таких, как я, по одной миллиардной…
— В сумме получается около трех единиц на общину. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше.
— Значит, ты верховный правитель, — сказал Крокодил.
— Где-то так.
— То есть у тебя — один голос, а у остальных полноправных граждан, у нас у всех, в совокупности, — два?
— Точно.
— А если ты еще поработаешь и достигнешь индекса один и пять десятых, например?
— У одного человека не бывает индекса выше единицы.
— И ты один на весь Раа, с таким-то индексом?
— Я Консул, мне казалось, ты раньше об этом знал.
— Осмелюсь заметить, Консул… А если ты, Консул, окажешься сумасшедшим, или дураком, или просто подонком, у которого крышу рвет от власти, — тогда что?
— На то есть механизм присвоения индекса. О котором ты, конечно же, имеешь смутное представление.
— Ну, извини, — Крокодил развел руками. — Стоило бегать по углям, чтобы выслушать очередной упрек.
— Ты случайный человек в этом мире, — Аира грустно улыбнулся. — Ты сюда не собирался, ты хотел на Кристалл.
— Я вообще никуда не хотел.
— Вот-вот… Прости за вопрос, но что для тебя Раа?
Они остановились на обрыве над небольшим оврагом. Брызги маленького водопада разбивали солнечный свет, в воздухе висели три радуги и медленно угасали по мере того, как опускалось за кроны солнце. На противоположной стороне оврага стоял дом, по виду очень старый, вросший в окружающий пейзаж.
— Раа, — сказал Крокодил, немного сбитый с толку, — это… хорошее место.
— Удобное? — со странной интонацией спросил Аира.
Крокодил с подозрением на него покосился:
— Удобное, да. Гуманное общество… чудесная природа…
И замолчал, очень недовольный своими словами.
— Я рад, что тебе у нас нравится, — кивнул Аира. — На Раа так спокойно, так удобно… Такой уютный мох, зеленая трава… Так журчит вода…
Последовала длинная пауза. Аира молчал столь красноречиво, что никакой монолог, самый темпераментный, не мог сравниться с этой тишиной.
— Да, я не родился на Раа, — начал Крокодил, преодолевая злость. — Да, я не имею права советовать тебе и Тимор-Алку. Но, плоский хлеб, ты не можешь требовать крови! Родина не может требовать крови, иначе это не родина, а…
— Я не родина, — Аира пожал плечами. — Ты говоришь сам с собой, Андрей, и я не совсем понимаю о чем.
— Ты считаешь, что жертвовать мальчишкой ради будущего Раа — нормально, достойно, приемлемо!
— Никто не может жертвовать полноправным гражданином.
— Да ты им вертишь, этим гражданином, как хочешь! Он уже полностью в тебе растворился!
— Мальчик, который может сдать Пробу с болевым порогом в ноль четыре, не растворится ни в ком, — сухо сообщил Аира.
Крокодил замолчал, будто ему заткнули рот.
— Андрей, — сказал Аира. — Тебя никто не зовет умирать за Раа, и даже терпеть неудобства никто не зовет. Почему ты так нервничаешь?
Водопад ронял воду, ненарядную, без радуг, в тени. Мокрые камни блестели лиловыми, серыми и белыми боками.
— Ты не считай меня трусом, — сквозь зубы сказал Крокодил. — Я очень даже могу умереть за что-нибудь… За своих близких, например.
И добавил про себя: «Если бы они у меня были».
