«Поповцев! Сапог сюда давай!» Солдат нехотя протягивает сапог. Будь на месте Зылкова гражданский фельдшер, то точно бы в момент потерял сознание. Но прапорщик Зылков вояка бывалый. Он подносит солдатский сапог к самому носу и звучно нюхает его нутро. Потом закатывает глаза, словно дегустатор, пытающийся оценить букет редкого вина. Всё же ароматы из солдатского сапога, похоже, не слишком приятные — выражение лица прапора из нейтрально-злобного становится агерссивно-маниакальным.
«Табак, гнида, насыпал! Так и знал, оттого и пальцы рыжие! Ты кому, гад, косить вздумал?! Ты мне, самому прапорщику Зылкову, косить вздумал!!! Фельдшера Зылкова не проведёшь!» С этими словами Зылков расстелил газету и основательно протряс над ней сапоги, а затем протрусил портянки. На газетку упало несколько табачинок, если судить по размерам и форме, то скорее всего от дешёвых сигарет без фильтра. Причина раздражения ясна — артефициальный
[76] токсический дерматит из-за длительного контакта табака с кожей между пальцами ног.
Тисовые ягоды
Уж если вспоминать «косарей-ботаников», то мимо этого случая никак не пройти. А произошёл он всего в ста шагах от главной сцены действия — клиники Военно-полевой терапии, в стенах родной академии, в автороте. Служил там солдат Гогабелидзе. Уже по фамилии ясно, откуда он — из Грузии. Видать, плохо было субтропическому юноше в северном городе, вот он и заболел.
Заболел обычно — пожаловался старшине на слабость, кашель, жар, боль везде и понос. Вид же у бойца тоже обычный — абсолютно нормальный. Но старшина был гуманный человек — дал солдатику наставление, что если не положат, то по возвращении от доктора получит Гогабелидзе три наряда «за закос», и с такой дополнительной мотивацией и установкой на болезнь послал бойца в медпункт. В поликлинике академии для солдат был свой врач, который мало чего лечил, а распихивал бойцов сразу по профильным клиникам — вот халява и для врача, и для солдат! От роты до академической поликлиники ходу минуты две. Солдат козырнул и пошёл туда бодрым шагом. Только не дошёл — тормознул его академический патруль.
Нет, с формой одежды у рядового Гогабелидзе был полный порядок, всё по уставу. И честь он отдал как положено, а вот строевым у него не получилось — зашатался. А ведь строевая подготовка у него в полном порядке — как и положено молодому, уж плаца натоптал порядочно, а тут чего-то оплошал. Патруля такое очень смутило, уж не пьян ли солдат? «Стоять! Рядовой, ко мне!» Точно пьяный. Бухой в стельку — едва на ногах стоит! Пока патруль пытался выяснить, с какого солдат подразделения, то рядового Гогабелидзе развезло похуже, чем на самых длинных грузинских пьянках, когда по три дня из-за стола не вставал… Грузин зычно икнул, бухнулся на четвереньки перед лицом изумлённого патруля, а потом, бубня что-то несуразное, пополз раком офицеру под ноги. Офицер отскочил и истеричным фальцетом приказал патрульным солдатам подобрать это безобразие с асфальта. Бойца подняли. Офицер потрепал по щекам вяло свесившуюся голову — в ответ лишь несуразное мычание.
Расстегнули хэбэшку, достали документы. Наш боец, академический. Такого в гарнизонную комендатуру сдавать нельзя — пятно на академию, потом получишь втык от начальства… Потащили солдатика назад в роту, благо рядом, где и сдали отключившееся тело тому же гуманному старшине, с диагнозом «острая алкогольная интоксикация». Почему с диагнозом? Во-первых, боец же в поликлинику шёл. А во-вторых, потому, что начальник патруля был офицером медицинской службы, да не каким-нибудь, а настоящим терапевтом! Готовился по выпуске из своего Первого офицерского факультета принять под свою полную ответственность терапевтическое отделение какого-нибудь госпиталя. Когда же этому светиле от терапии ротный старшина с незаконченным средне-техническим образованием заявил, что «мой боец вовсе не пьян, плохо ему!», то офицер-терапевт не растерялся — чуть-чуть подправил диагноз с «упился» на «таблеток наглотался». Ведь алкоголем-то от Гогабелидзе действительно не пахло! Правда, если таблеток нажрался (для кайфа, разумеется), то всё равно дело серьёзней простой пьянки. Хочешь не хочешь, а таких по инструкции положено в токсикологический стационар помещать, хоть даже и на пару дней. А тут сотня метров до самого что ни есть профильного заведения — клиники ВПТ
[77], где как раз всякие отравления лечат! Ну-ка, ребята, подхватили тело и прямо на одеяле бегом его до торца вон того.
При самом беглом осмотре стала понятна причина такой крайней слабости у бойца — крайне низкое кровяное давление! Нет, это предполагаемого диагноза «острая неизвестная интоксикация» не снимало, но давало чёткий ориентир, с чего начинать лечение. Чисто медикаментозной поддержки здесь недостаточно — надо резко увеличить объём циркулирующей крови — закачать в расширившиеся сосуды дополнительно литра два воды. А можно и много больше… Ну не совсем воды, а специальной изотонической среды, но быстро — давление-то продолжает катастрофически падать. Ещё чуть-чуть, и мозгу конец. Тут одной венкой на руке не обойдёшься — надо подключичку ставить. Иголка для пункции подключичной вены длиннющая и толстенная… Спешит реаниматолог. Ой, вот досада — ширнул не туда! В шприц вместо чёрной венозной крови бодро бьёт ярко-красный бурунчик. И на старуху бывает поруха — в спешке засадили в подключичную же, но артерию. Теперь там гематома, катетер в такое ставить не рекомендуется — пролезут по нему микробы в эту питательную среду, будет долечиваться боец в отделении гнойной хирургии. Так, колем под другую ключицу. Теперь нормалёк, игла сидит там где надо, а в ней тоненькая пластмассовая трубочка — подключичный катетер. Иглу вытащим, катетер оставим — через него жидкость прямо в непосредственную близость к сердцу подаваться будет.
Пошла влага по венам, давление вроде растёт. Ещё чуть-чуть гемодеза, полиглюкина. Здоровые липкие молекулы всяких там пирролидонов да декстранов на себя яд берут из плазмы — не панацея, но делу помогает. Так, давление уже достаточно, чтоб почки опять мочу фильтровать начали — теперь салуретиков туда! Это так заумно кое-какие мочегонные называются, почки тоже начнут чистить организм от яда. Такое мочеотделение на форсажной тяге реаниматологи так и называют — «форсированный диурез». Впрочем, при тенденции к падению давления это дело тонкое — выведешь из крови излишек жидкости, давление упадёт и почки опять перестанут работать. Нальёшь чересчур много воды — та пойдет сочиться в лёгкие, утопишь пациента… Вот и балансирует реаниматолог между крайностями, оттого, наверное, у этих врачей самая низкая продолжительность жизни. Ниже, чем у любых хирургов и уж куда ниже, чем у судмедэкспертов. Да ведь ещё и дрянью с наркозных аппаратов самим дышать приходится… Но главное — нервы!
Больших нервов стоило, чтоб наконец Гогабелидзе пришёл в сознание. Пока в сумеречное, но хоть какой-то контакт возможен. Словами на вопросы ещё не отвечает, но на «да» глаза прикрывает. Правда, радоваться этому не приходится — пульс у паренька фуги Баха играть начал. То 25 ударов в минуту, то резко 200! Ой, опять ниже тридцати, а вот уже 210, 230! На кардиомониторе зубцы электрокардиограммы сбились в угрожающий частокол. Не может быть — 245, 250! Фибрилляция!!! Всё, сердце, можно сказать, не бьётся — оно полностью «сорвалось» с ритма, и теперь его участки разрозненно дёргаются, вместо синхронизированной работы получается бесполезное трепетание. Кровь никуда не качается, через пять минут биологическая смерть мозга.
