В этом ватнике она попала в Германию. Там ей жена бюргера отдала своё старое пальто, и Эмма перепрятала стекляшку под его подкладку. А уж когда её взяло СС как еврейку… Тут уже нигде не прячешь — там на проверках даже рот заставляли открывать, а блочницы-капо могли залезть вообще куда угодно. Но она постоянно держала свой талисман во рту. А когда подходил проверяющий просто глотала его. В громаднейшем же лагерном туалете Эмма всегда садилась на краешек, где в жиденьких фекалиях найти свой амулет ей было просто. Она обтирала его и тут же бирюлька снова отправлялась в рот. Да, рисковала, да, может, из-за этой дешёвой бижутерии подвергала себя неоправданному риску, но ведь это ж талисман. И оказалось, талисман не подвёл! Под конец лагерного ада при очередной проверке Эмма проглотило стёклышко, а оно из неё не вышло. Напрасно Эмма обшарила каждый сантиметр этого грязного уголка в туалете. Напрасно проделала то же самое ещё много раз, надеясь, что её стекляшка где-то «заблудилась» или застряла. Синенького кристалла не было. Она посчитала, что просто потеряла его, ведь порой надзиратели-капо давали на оправку всего тридцать секунд. А потом она заболела… Как только сейчас оказалось, это талисман образовал пролежень в её дистрофичной толстой кишке и тем самым спас ей жизнь второй раз. Ведь из тех здоровых, кого погнали Маршем Смерти на запад, выжили максимум десятки из тысяч.
Барашков с сомнением покачал головой. Адъюнкт был закоренелый материалист, в судьбу и талисманы он не верил. Хотя тот факт, что голубенький амулетик спас бабкину жизнь дважды, внушал определённое уважение. Переваривая услышанное, адъюнкт бесцельно поглядел в другую сторону. Толстушка с пластмассовым мешком на боку сидела с открытым от удивления ртом. Похоже, её спицы неподвижно застыли ещё в самом начале бабкиного рассказа. В глазах молодой женщины стояли слёзы. Сорокалетняя «пролетарка», наоборот, казалось, ничего не слышала, полностью углубившись в утреннюю новостную программу.
«Эмма Аароновна, скажите, а где сейчас ваш талисман? Меня уж вся кафедра достала, спрашивают, почему я не принёс его на пятиминутку всем показать, а сразу вам отдал». Бабке вопрос явно не понравился. «Э-ээ… доктор, так сейчас, то мне в нём какой толк? Мне помирать скоро! Цены в нём полный ноль! Я ж говорю — стекляшка, десяток на пятак! Вон отдала родственникам… Э-ээ… Племянница в институт будет поступать, пусть ей эту безделицу передадут, поди, на экзаменах поможет!»
Тут работяга впервые оторвалась от своего телевизора: «Доктор, да не верьте вы ей! Врёт она внаглую!» В разговор тотчас же вступила толстушка с пластиком на боку: «Ну зачем вы так говорите о пожилом человеке?! Она еврейка, и татуировка у неё вон из концлагеря… Всё сходится!» Пролетарка презрительно хмыкнула: «Чё сходится? Да я не за её жизнь говорю-то! Брешет бабка, что стекляшку она глотала. Доктор, а ты к окошку подойди. Посмотри, какую царапину ейная невестка на окне той «стекляшкой» оставила! Нашли дуру! Сте-кля-а-шка-аа, гы-гы! Брильянт то. Небось рублёв пятьсот стоит, а то и все восемьсот. Поставь же его в оправу, там в кулончик золотой или в кольцо, токо штоб толстенькое, такое, знаешь солидное, так и целу тыщу дадуть! Нашли дуру, сте-ее-кло-оо! Гы-гы».
Пусть даже бабка врёт, а пролетарка права. Старший лейтенант медицинской службы, врач-хирург, кафедральный адъюнкт и будущий преподаватель Барашков получал двести восемьдесят рублей денежного довольствия. Это без дежурств. А так и за триста выходило. Врач на гражданке имел сто двадцать целковых, рабочий рублей сто пятьдесят — двести. Пятьсот рублей, конечно, состоянием не являлись, да и тысяча тоже… Хотя деньги считались приличными — этож целый месячный оклад начальника его кафедры! Но нет, не стал бы он из-за такого жизнью рисковать. Барашков напоследок быстренько прощупал у Эммы Аароновны живот и вышел из палаты. Больная поправляется, а химический состав инородного тела его больше не интересовал. Для него эта история закончилась.
Для меня она бы тоже закончилась, если бы не один случай. Я этот день хорошо помню — назавтра исполнялось ровно десять лет, как я прожил со своей супругой. Втихую от неё поднакопил кое-каких денежек и решил сделать жене роскошный подарок — кольцо с бриллиантом. В чём в чём, а в камнях я совершенно не разбираюсь. Поехал в Санрайз-Молл. Цены везде такие, что закачаешься. Тут смотрю объявление висит — New York Diamonds 50 % off — магазин «Нью-Йоркские бриллианты», скидка пятьдесят процентов. Это типа как «Одесская артель Московские баранки» — «Нью-Йорк Даймондз» и в Техасе, и на Аляске есть. Я туда. Жене подарок выбрал, в бюджет почти уложился, довольный коробочку в карман прячу, и тут вижу брошюрка на прилавке лежит. Такая бесплатная цветная книжонка на десяток страниц. Дай думаю, возьму почитаю, что там люди бриллиантового бизнесса пишут. Интересного оказалось мало — краткий ликбез про критерии оценки камней, потом объявления о рспродажах, какой-то каталог, а вот в конце несколько картинок крупных бриллиантов мировой известности.
Вообще-то именные камни живут всегда дольше людей. Они сменяют вереницы хозяев, листая наши судьбы, как страницы. Вот и у этого камня новая судьба. Интересная картинка с аукциона «Сотбис» — фотография красивого голубоватого алмаза старой классической огранки пирамидкой-«розой». Написано, что какой-то индус его себе прикупил. Король металлолома, что-ли… Всего за шесть миллионов долларов. А имя у этого бриллианта… «Голубая Эмма»!!! И подпись в двух словах, что этот бриллиант из семейной династии старых еврейских ювелиров, имеет драматическую историю, в частности пережил холокост. Никакой больше конкретики. А больше и не надо — таких совпадений не бывает. Тут только одно случайное совпадение — шесть миллионов. Доллар на жизнь. Вот знал бы Барашков, что он тогда вырезал!
Грозная пластмасса
Сами по себе инородные тела в медицине вешь не редкая. Мы ещё будем касаться ситуаций, когда их умышленно глотают, при этом без всякого вреда для здоровья. С другой стороны, от таких подарков и летальные исходы встречаются. Помните, в советские времена были такие беленькие пластмассовые палочки-зубочистки? Так вот, в 442-м госпитале один полковник едва богу душу не отдал из-за такой ерунды. После какого-то торжества с возлияниями почувствовал дядька боль по центру живота, сразу под ребрами. Пока до службы добрался, боль из лёгкой переросла в нестерпимую. Начмед его в госпиталь повёз. Там давленьице померили — падает, а пульс частый. Взяли кровь на анализы — гемоглобин низкий, эритроцитов мало. Всё ясно — полковничий организм где-то кровушку теряет. А болит где? В эпигастральной области
[18]. Так, значит, там кровоточащая язва желудка… На стол его!
Анестезиолог — вырубай клиента, время не ждёт. Вот и клиент в отключке. Вжить его по белой линии скальпелем — до полости живота добрались за минуту. А оттуда ка-аак ливанёт! Кровь. Анестезиолог бедный мечется как угорелый, растворы струями во все вены пускает, а давление восстановить не может. Такое от язвы не бывает. Да и кровь красная, без желудочного сока, слизи или какой другой жидкости, может только из кровеносного сосуда набежать. Хирурги уже пытаются эту кровь в стерильную банку электроотсосом откачать и обратно в полковника пустить. Да кровищща пребывает быстро. Наконец откачали всё из брюха. А вот и причина — дырка в мезентериальной артерии!
[19] Хоп её москитом
[20] — больше не кровит! Теперь надо рядышком всё прощупать, с какого милого это такой крупный сосуд сам по себе порвался? А рядом в тканях торчит беленькая пластмассовая зубочистка. Такая вся из себя безопасная, а смотри же — встала в самом ненужном месте, проколола кишечник, а потом ещё и крупный кровеносный сосуд. А ведь люди обломки бритвенных лезвий и битое стекло горстями ради шоу едят, и ничего! Да что там горстями, за год машины съедают!
