Ещё «эхо» чётко показало дефект межжелудочковой перегородки. Это такая мышечная пластина, что разделяет наше сердце пополам: одна половинка качает венозную кровь в лёгкие, а другая — артериальную по всему телу. Если в этой перегородке будет дырка, то обе крови будут смешиваться — венозная кровь, где мало кислорода, будет «портить» артериальную. Ещё напором крови через такую дырку сильный левый желудочек может запросто раздуть слабый правый. А когда правый желудочек раздуется, то хорошо качать кровь через лёгкие он не сможет — образуется венозный застой. Таким больным даже лечь проблема — «сидячая» инвалидность с кашлем и кровохарканьем, а потом долгая и мучительная смерть.
Иностранцы под наш 185-й Приказ, согласно которому в те годы из армии по здоровью комиссовали, никак не попадали. Поэтому хоть ты трижды калека — но если есть желание, то учёбу можешь продолжать. У Ахмета желание было. Тогда позвали ему в переводчики другого араба-старшекурсника и предложили операцию — хирургически закрыть этот дефект. Ахмет согласен. Ну раз согласен — ложись в клинику госпитальной хирургии, там у нас сердце оперируют.
Хорошо, в СССР медицина бесплатная. В Штатах бы такая операция за сотню тысяч долларов запросто зашкалила, даже ещё по тем «тяжеловесным» долларам 70-х. Ахмет пользуется моментом — бегом на Госпиталку. Свою экзотическую форму сдал сестре-хозяйке, от неё же получил халат и тапочки — и айда на обследование. Клиническое обследование отличается от амбулаторного своей дотошностью. Начало обычное — сдать анализы. Потом рентген грудной клетки. Ахмет прошёл в тёмный кабинет, стал под аппарат. На большом экране вместо привычного негатива рентгеновских плёнок картинка-позитив, как в чёрно-белом телевизоре. Вот ярко высветились лёгкие, на них рёбра и позвоночник с мягкой тенью сердца, на фоне которой… Не может быть! Именно так рентгенолог и воскликнул: «Не может быть, там же у него болт!» Первая версия всё же, что болт просто в грудной клетке, вероятно, случайно проглоченный и образовавший пролежень в пищеводе. Однако стоило повернуть араба в боковую проекцию, все сомнения сразу отпали — болт сидел в миокарде! Чётко видно, как он покачивается в такт сердцебиениям.
Пришлось ещё раз послать за толмачом-старшекурсником и теперь уж собрать настоящий подробный клинический анамнез
[13]. Однако как попал болт в собственное сердце, сам Ахмет не помнил. Более того, он и не догадывался, что в его сердце есть что-то лишнее, но единственно правдоподобную версию всё же предложил:
В Йемене нет ни нефти, ни газа. Да там, кроме песка, верблюдов и арабов, вообще ничего нет — страна бедная. До начала советских военных поставок с оружием у йеменцев было так себе — обе стороны мастерили противопехотные мины из чего придётся. Чаще всего это были обычные тротиловые шашки, а то и вовсе куски допотопного динамита, для увеличения поражающей способности обложенные гвоздями, болтами и гайками. Этакий самодельный аналог стандартного поражающего элемента. Ахмет помнит одно — он на такой мине подрывался. Очнулся уже в санитарной палатке. Из лечения вспоминаются давящие плотные повязки с топлёным курдючным жиром, отвар из верблюжьей колючки, верблюжье же молоко и сон. Провалялся он очень долго, но никакой операции ему не делали, да и ни крови, ни растворов не переливали. Даже антибиотиков никаких не давали. Всё само зажило по воле Аллаха. Потом Ахмет «окончательно выздоровел» и поехал учиться на военного врача, правда бегать ему всё ещё несколько тяжеловато… Теперь он понимает почему — в его сердце болт остался, за который он слёзно просит русских врачей, чтобы вытащили. Да продлит Аллах годы их жизни и наполнит их дома достатком! Падджялуйста!
Операцию провёл сам академик Колесников. Болт извлекли, дефект межжелудочковой перегородки ушили. В ходе операции по старым рубцам определили траекторию болта. Тот попал в нижнюю часть грудной клетки со спины, слегка отрикошетив от ребра, прошил стенку правого желудочка, пробил межжелудочковую перегородку, вышел в левый желудочек, где на излёте и затормозился в самой верхушке сердца
[14]. По всем канонам полевой хирургии такая рана без самой немедленной специализированной помощи гарантированно не совместима с жизнью. И не один раз, а ПЯТЬ! Почему сразу не возникло острой тампонады — смертельного состояния, когда сердце обжимается кровью, вытекшей в сердечную сорочку, и из-за этого останавливается — никто не знает. Удивительно, что этот раненый не скончался от кровопотери, а ещё вероятней от синдрома «пустого выброса», когда сердце перестаёт сокращаться, если его камеры внезапно оказываются пусты от моментального массивного излития крови. Непонятно, почему не погиб от пневмоторакса — состояния, когда грудная клетка пробита и лёгкое спадается от накопившегося вокруг него воздуха. Не ясно, каким образом он, по сути, без какого-либо лечения избежал тяжелейших инфекционных осложнений, всяких там гнойных перикардитов, плевритов да медиастенитов
[15]. И совсем странно, как такая рана в сердце смогла самостоятельно зарубцеваться. Впрочем, не совсем — дырка-то между желудочками все же не зажила. И последнее чудо — как с металлическим объектом в миокарде и таким серьёзным пороком Ахмед себя нормально чувствовал?
Именно на эти вопросы академик Колесников и хотел получить ответы. Когда Ахмед поправился после операции, опять послали за переводчиком, опять принялись за расспросы, и опять ничего не узнали. Тогда переводчика отпустили, но чтобы хоть как-то скрасить научное фиаско, академик-генерал решил на худой конец блеснуть политической «правильностью»:
— Вот видите, как трудно живется трудовому народу за рубежом. Никакой медицинской помощи! Ахмед, скажи нам, ты ведь из бедняцкого сословия?
Ахмет непонимающе хлопал глазами. Академик упростил вопрос:
— Ну кем твой папа работает?
На этот раз до Ахмета дошло, о чём его спрашивают. Он вздохнул и, обречённо махнув рукой, ответил:
— Царёй!
Шестимиллионный пролежень или Голубая Эмма
В продолжение темы об уникальных инородных телах, что порой приходится «вытягивать» из человеческого организма, можно рассказать и эту историю. Однажды в клинику общей хирургии «Скорая» привезла бабулю вполне интеллигентного вида. Седенькая и сероглазая, в ней ничего не выдавало еврейку. Почти ничего. Первое, конечно, имя. Эмма Аароновна Зин… э-ээ, Зингельшмуллер, если не ошибаюсь, уж очень длинная фамилия. А второе, это старая синяя татуировка на руке. Расплывшийся от времени неровный многозначный номер — страшная отметина фашистских лагерей смерти.
Бабушка корчилась от острой боли в животе, но татуировка настолько заинтриговала врача, что тот нарушил классический порядок опроса больного и первым вопросом спросил, откуда у неё эти цифирки? Оказалось, из самого знаменитого места — из экстерминационного лагеря Аушвиц. Старший лейтенант Барашков аж подпрыгнул от любопытства. Не часто встретишь выжившего узника, ведь из шести с небольшим миллионов европейских евреев в живых остались в лучшем случае тысячи — капля в море. Ещё большей редкостью было встретить выжившего узника в России. С Восточного фронта поезда смерти мало шли, «полное и окончательное решение» обычно принималось на месте, вспомнить хотя бы киевский Бабий Яр или овраги Коростени. Потом многие из тех, кто уцелел, оказались на территории союзников и к тем же союзникам перебрались на постоянное место жительства. Америка и Британия депортировали назад к Сталину громадное количество советских военнопленных, но евреям позволяли оставаться. В общем, было чего у бабушки порасспрашивать. Но тут подошёл профессор и зелёному адъюнкту Барашкову пришлось унять свою непомерную любознательность и перевести разговор в конструктивное, то бишь медицинское, русло. Итак, Эмма Ааароновна, когда заболело, где и как, что принимали, чем хворали?
