Веки наконец размежились, и Неоптолем в изумлении увидел над собой бесконечную высоту утреннего неба. Солнце, вероятно, ещё только взошло, однако его лучи уже ощутимо согревали.
— Что это значит? — вслух произнёс юноша.
Его голос был едва слышен, в горле хрипело, и от усилия, которое понадобилось, чтобы заговорить, тело вновь свела судорога. Но теперь он понял, что может двигаться. Рывком поднял голову, привстал, огляделся.
Он лежал на ступенях пологой лестницы. От неё вниз уходил такой же пологий склон, заросший травой, ниже начинались тёмные миртовые кусты. Скрежеща зубами, напрягая всё тело, юноша привстал повыше и увидел своё почти нагое тело — обрывки разорванного хитона едва прикрывали бёдра, видимо, удержавшись на поясе, плаща не было и в помине. Правая нога, стянутая жгутом, была неестественно вывернута коленом в сторону, и от её окончания, от того места, где должна заканчиваться щиколотка и где был теперь тёмный клубок слипшихся тряпок, по светлым ступеням ползли тонкие струйки крови. Над ними вились, сверкая на солнце, крохотные мушки.
«Какое слабое кровотечение! — со странным удовлетворением подумал базилевс. — Казалось, оно будет куда сильнее... Или во мне уже так мало осталось крови? Чушь! Тогда бы я и не очнулся. Но где это я лежу?»
Он запрокинул голову настолько, насколько позволяла затёкшая шея, понимая, что повернуться будет очень трудно, и увидел над собой, высоко в небе, вскинутую мраморную руку, сжимающую позолоченный трезубец.
«Статуя Посейдона над входом в храм! Так я что, сумел из него выйти?!»
Эта мысль не успела ясно оформиться. Юноша услышал испуганный возглас, и над ним с разных сторон склонились два бородатых лица. Память, ставшая почему-то острее, подсказала, что это те самые жрецы, которым вечером Гелен рассказывал свою сказку о чужеземце, желающем непременно и срочно принести жертвы у малого алтаря.
— Всемогущий Посейдон! — вскричал один из них. — Что всё это значит?! Послушай, человек, если ты слышишь и понимаешь, ответь, во имя светлого Олимпа, кто ты? Что с тобой произошло?!
— Вы не узнаете меня? — хрипло спросил юноша, стараясь выше привстать и поняв наконец, что его правая рука по-прежнему крепко стискивает рукоять покрытого засохшей кровью меча.
Второй жрец, уже пожилой, седой мужчина, всмотрелся и вдруг отшатнулся:
— Коварная Ата! Или я лишился рассудка, или... О, бога, да ведь это же наш царь!!!
— Да, это я, — Неоптолем пытался говорить твёрдо. — Вы должны мне помочь.
— Но... — второй жрец, казалось, не мог прийти в себя. — Но нам сказали, что ты умер!
К своему изумлению, царь рассмеялся, правда, вместе со смехом у него вырвался судорожный, клокочущий кашель.
— Конечно, вам это сказали... А как же иначе? Но послушайте — если бы я явился сюда из царства теней, то уж, наверное, с обеими ногами!
Старший из жрецов наклонился к лежащему:
— Кто это сделал, мой царь?! Кто это сделал с тобой?
— Гелен. Он поймал меня в капкан, как кролика. Сознаюсь в этом и клянусь, что не умру, пока не возьму взамен моей ноги его поганую голову! Похоже, вы не заодно с ним и ничего не знали. Если так, то...
Юноша не успел договорить. Зазвенела тетива, и старший жрец рухнул на грудь раненому, не успев даже вскрикнуть. Вторая стрела угодила в плечо младшему жрецу, и тот, завопив от ужаса, спотыкаясь, ринулся в храм. Его догнали ещё две стрелы, но одна прошла через край развевающегося пеплоса, вторая лишь царапнула ногу бегущего.
Неизвестно откуда взяв силы, Неоптолем сбросил с себя деревенеющее тело. Он видел, что старый жрец убит, но и будь он жив, молодой царь никак не мог бы помочь ему. Из зарослей миртовых кустов высыпали семь человек в лёгких доспехах, с луками и мечами.
— Гелен был прав! — воскликнул один из них. — Ахиллов сынок оказался способен на это. Как зверюга, отгрыз себе лапу и вылез на волю! Если о нём узнают ахейцы, всё пропало... Что будем делать, Сибил? Сразу его подстрелим или попробуем скрутить? Гелену отчего-то очень нужна его проклятая жизнь, а по мне, так безопаснее его прикончить.
Стоявший впереди высокий смуглый бородач, видимо, предводитель нападавших, тот самый, чья стрела насмерть поразила старшего жреца Посейдона, наложил новую стрелу и усмехнулся:
— Раз он нужен Гелену, лучше бы его всё же поймать. Но для начала перебить ему стрелами хотя бы правую руку. Драться с ним, даже и с безногим, меня отчего-то не тянет.
— А ты попробуй! — Неоптолем привстал на левое колено, опираясь на левую руку, правой поднимая меч. — Неужели тебе не лестно будет меня одолеть, а, морской разбойник?
Сибил мрачно скривился. Ему явно не хотелось слишком уж очевидно обнаруживать свою трусость перед шестью другими разбойниками, но подходить вплотную к раненому богатырю хотелось ещё меньше.
— Мне, троянцу, противно и драться с тобой, ахейский хвастун! — сквозь зубы бросил он.
— Неужели? — Неоптолем понимал, что единственная его надежда — протянуть время. Быть может, раненый жрец, о котором разбойники ненадолго забыли, сумеет как-то выбраться из храма и дать знать мирмидонским воинам о том, что царь их жив. Быть может, появится кто-нибудь из горожан. Надо было не позволить разбойникам утащить его отсюда как можно дольше. — Так уж и противно? Ну, так могу тебя утешить: я тоже троянец. Я куда больше троянец, чем ты, вор и убийца, сбежавший с троянских рудников. Я — внук царя Приама, племянник Гектора, троянского царя.
— У него бред начался, что ли? — в некоторой растерянности произнёс один из лучников. — Надо его и впрямь пристрелить, не то в своём безумии он будет слишком опасен.
— В руку цельтесь, в руку с мечом! — воскликнул Сибил, вновь натягивая тетиву. — Чей он там внук, потом разберёмся!
Тетива зазвенела, и... Сибил, не успевший даже прицелиться, упал лицом вниз. Его стрела, сорвавшись с натянутого лука, вонзилась в землю, а та, что поразила разбойника, трепетала в мускулистой шее, пройда её насквозь. Остальные шестеро, ошеломлённые, схватились, кто за лук, кто за меч, но вторая стрела уложила ещё одного из них, попав в глаз, третий упал с пронзённым горлом. В ужасе они даже не успели заметить, что стрелы не настоящие: они были наспех вырезаны из стеблей тростника, без наконечников, без оперения. И смертоносны оказались лишь от того, что выстрелы были сделаны с очень близкого расстояния.
Наверное, разбойников ещё больше поразил бы вид лука, из которого стреляли: толстой ветки с натянутой на неё кручёной волосяной тетивой, бронзово-рыжей, сработанной из очень-очень тонких волос. После третьего выстрела половина волокон в ней порвалась, тетива уже ни на что не годилась, да и стрел у нападавшего не осталось. Но разбойники ничего этого не знали и не поняли, они в страхе озирались, ища, откуда их убивают. Им было уже не до Неоптолема.
— Кто это?! Кто? Покажись! — в ужасе завопил один, вертясь вокруг себя, будто собака, которой привязали к хвосту погремушку. — Не прячься, паршивец!
