— Они не поверят тебе! — Неоптолем наконец смог усмехнуться по-настоящему, поняв вдруг, что сломанная нога совершенно отнялась, а вся остальная боль, боль во всём теле — только отражение той боли, что была в этой ноге. — Они тебе не поверят, Гелен. Не поверят, что я и Астианакс в твоей власти. Скорее всего правильно не поверят... Подземный ход не ведёт в башню дворца, царица и её сын не запирались в этой башне, им никто не угрожает, и я не попадал в твою ловушку!
По лицу Гелена скользнула тень, тень злобного, негодующего вопроса: он плохо понимал, как может человек так твёрдо держаться, испытывая такие муки — это не умещалось в выстроенную им систему.
— Что до Астианакса, то с ним может быть и хуже... — медленно проговорил троянец, продолжая зорко следить за рукоятью меча Неоптолема. — Я боюсь, мои разбойники, мои морские разбойники — ты ведь понимаешь, что они со мной в сговоре — верно? Так вот, я боюсь, что они могли и убить мальчишку! Это сокрушило бы все мои планы — мне пришлось бы тогда похитить Андромаху и бежать. Но, надеюсь, он жив. Конечно, жив. Он уже умеет писать, и любящий отец вскоре получит от него письмо, в котором мальчик искренне попросит спасти его от разъярённых бунтовщиков. Его и его маму — о ней-то он уж точно подумает! Ну, а Ахилл получит письмо от тебя, царь!
— От меня?! И ты на это рассчитываешь?! — в ярости Неоптолем рванулся из сжавших его тисков и тут же, потеряв сознание, упал навзничь на каменные плиты.
Когда он очнулся, факел пылал почти над его головой, вставленный в железное кольцо на стене. А Гелен стоял уже не у решётки, а по другую сторону капкана, в тёмной, сужающейся части коридора.
— Я только на это и надеялся, Неоптолем! — воскликнул троянец и медленно шагнул вглубь густой сырой темноты. — Я не смог бы пройти назад, к выходу, не потеряй ты сознание — ты бы, пожалуй, меня прикончил! Конечно, сейчас ты не напишешь письма — гордость не позволит. Но и твой отец будет здесь только через сутки, а то и через двое. За это время боль сделает своё дело — боль, жажда, страх. Да и здравый смысл, наконец... Твоё пленение может стать причиной гибели Андромахи, а если уж далеко зайдёт, то, как знать — и твоего отца... Я ведь и его могу завлечь в какую-нибудь ловушку, хотя и понимаю, что его даже такой капкан вряд ли остановит! Ты задумаешься и поймёшь, что написать письмо придётся. Тогда мы обо всём договоримся с моим братцем Гектором и с Ахиллом, и каждый, понимаешь, каждый из нас наконец получит то, на что имеет право!
И, уже исчезая в расплывающейся глубине коридора, прорицатель добавил:
— Я тебе оставляю факел — часа три он будет гореть. Не так грустно при свете, как в темноте. Постарайся поразмышлять спокойно. Думаю, ты и сам поймёшь, что я предлагаю разумное решение. Часов через пять рассветёт и я приду за ответом. Надеюсь, ты уже смягчишься, мой царь!
Глава 3
— Следующий за этим свиток сильно повреждён, — проговорил профессор, откладывая перевод и заново раскуривая погасшую трубку. — Кстати, это единственный свиток из последней части повести, который имеет повреждения. Скорее всего он каким-то образом попал в воду. Внутри текст сохранился неплохо, по крайней мере, те слова, что не прочитываются, можно угадать. Но начало совершенно смыто.
— Вот так пряники! — возмутился Виктор. — Это в таком-то месте! Да я бы руки оторвал за такое обращение с раритетами! Ну и козлы же эти турки!
— Да турки-то при чём, Витюн? — прервал приятеля Михаил. — Свиткам три с лишним тысячи лет. Откуда мы знаем, к кому и когда они попадали и кто именно утопил эту часть текста? И что, Александр Георгиевич, начала совсем не прочитать?
— Только отдельные слова, — Каверин показал лист, на котором были разбросаны десятка три слов. — Прочитать и перевести невозможно, но по этим отдельным словам и по смыслу продолжения можно догадаться, что происходит в этой главе, если принимать моё деление на главы. Как я понял, в городе и во дворце узнают о гибели Пандиона, и это вызывает бунт среди мирмидонской стражи. Одновременно Андромаха узнает, что исчез её сын. Тут, если только я понял правильно, появляется Гелен, говорит, что троянские поселенцы захватили мальчика и требуют в обмен на его жизнь, чтобы Андромаха стала женой одного из них. Не знаю, точен ли я здесь — возможно, уважаемый прорицатель сразу выдвигает свою кандидатуру, объясняя это тем, что такой вариант устроит и троянцев, ибо он тоже троянец, и жителей Эпира, ибо они ему доверяют, и вообще хотят царя, а не царицу. По одной оставшейся фразе можно догадаться, что Андромаха скорее всего поняла игру Гелена. Эта фраза звучит так: «Ты ждал этих обстоятельств, или ты их создал, Гелен?» Думаю, это слова царицы, она слишком умна, чтобы не понять что к чему.
— А Астианакс-то где? — спросила Аня. — Они его действительно поймали?
— А вот с этим не спеши! — Каверин старательно раскурил трубку, в то время как молодые люди рассматривали лист с выписанными словами, пытаясь составить свою версию происходящего. — О нём мы в своё время всё узнаем. Из начала свитка можно заключить, что Гелен каким-то образом использовал бестолковое письмо, которое маленький лазутчик оставил для своей матери и которое, очень возможно, нашёл наш прорицатель. Не знаю, дописал ли он что-то к написанному Астианаксом либо подделал его каракули, но мне показалось, что он пытался с помощью письма убедить царицу, будто сын умоляет её о помощи. И она, судя по всему, очень хорошо понимала, насколько серьёзно положение, как велика опасность. То, что ей предлагал Гелен, было отвратительным, но выходом.
Сандлер присвистнул.
— Честное слово! Гелен этот выпадает из галереи образов. Ну, в самом деле — такие античные богатыри, такие красивые ребята, и тут такая скотина! Прямо современный тип какой-то вклинился!
— Да он не один там, — возразил Миша. — Парис лучше, что ли?
— С одной стороны, верно, не лучше. Но он хотя бы из мифа...
— Так и Гелен из мифа, ещё как из мифа! Только известен куда меньше Париса! — махнул рукой Ларионов. — Про эти его козни там нет ничего, но о том, как он предал Трою, якобы зная заранее, что троянцы потерпят поражение, миф повествует совершенно определённо. И именно он, согласно мифу, становится последним мужем Андромахи, после того как погибает Неоптолем.
— Об этом и я что-то читал! — нетерпеливо воскликнул Виктор. — Но теперь-то мы знаем, что всё это было не так, верно? И Неоптолем не погиб, по крайней мере, не погиб тогда... ну, в храме, у алтаря, когда женился на Андромахе, да и Гектор живёхонек. И вообще, логика древних греков эпохи Гомера вполне понятна: не осталось женщине иного выхода, как выйти за предателя и подонка, ну что же — воля богов, значит! Но, как я понимаю, в эпоху, когда писалась наша повесть, женщины думали ещё немного иначе?
Каверин, не удержавшись, расхохотался:
— О-ой, Витя, Витя, не стоило тебе бросать институт, честное слово! Ну ничего уже не помнишь, а рассуждаешь абсолютно верно. Да, в Крито-Микенскую эпоху, я уверен, и воспитание, и мировоззрение женщины были куда шире, чем в последующие несколько веков. И это — не отголоски матриархата, а следствие общего высокого уровня развития общества. Да и мужчины были куда образованнее и свободнее. Вместе с тем до такого маразма, как эмансипации всякие и феминизмы, дело у них не дошло, потому они и заложили, так сказать, фундамент для будущего прихода православия на их землю. Я говорю, конечно, не о диких по сути ахейских племенах — но Андромаха и не имеет к ним отношения.
