Миновав заросли, он пошёл по тропинке через виноградник. Лозы цвели, на некоторых уже виднелись пышные, как маленькие ёлочки, завязи. Мальчик трогал их пальцем, представляя, как месяца через три среди узорных листьев повиснут большие тяжёлые грозди, и как весело будет срывать их и откусывать переполненные сладким соком ягоды. Тут же ему вспомнилось, как он принёс раненому Неоптолему чашку с огромной виноградной гроздью. Тогда они помирились, чтобы затем подружиться так крепко, словно были ровесниками. Мама говорит, его отец с Ахиллом дружили так же... Где теперь Неоптолем? И отец? Они оба живы, он не допускал и мысли, что это не так. Ведь сколько ему говорили, что Гектор умер, но раз Неоптолем поехал искать его, то найдёт живого, и они оба вернутся. Иначе быть не может!
Астианакс поймал себя на том, что изо всех сил удерживает выползающие из глаз слёзы. Как это глупо! Думать, что всё будет хорошо, и почему-то плакать...
Многострунный звон цикад вдруг прервал пронзительный поросячий визг и затем не менее громкий крик женщины:
— Не смей, не смей, поганец! Не твоё!
В ответ раздалась бессвязная брань, женщина отчаянно вскрикнула и разрыдалась, и тут же прозвучал низкий мужской голос:
— Ты что, уже со старухами дерёшься, бесстыжий иноземец?! Мама, не трогай их, не то ведь и убьют! А вы, грабители поганые, что же делаете?! Последнее тащите! До лета далеко, чем же нам жить?
— Лягушек лови! — крикнул в ответ насмешливый голос, и раздался двойной задорный хохот.
Астианакс, не понимая, что происходит, но чувствуя, как резко и отчаянно заколотилось сердце, кинулся в направлении этих голосов, обогнул один ряд лоз, раздвинул сплетение следующего ряда и оказался против пары небольших хижин, окружённых невысокой каменной оградой. Как раз в это время из-за ограды вывалились двое мужчин, одетых то ли как воины, то ли как селяне: короткие, грубого полотна хитоны, плащи из овечьих шкур, сандалии с высокой шнуровкой, короткие мечи у пояса, кожаные с медными пластинами шлемы. Один из этих мужчин тащил под мышкой крупного годовалого поросёнка, а с плеча его свешивалась плетёная сумка, чем-то плотно набитая. Другой нёс, взвалив на плечо, бочонок на пол медимна. Оба весело хохотали. За ними выбежали ещё один мужчина, определённо местный селянин, в холщовой хламиде, босой, и немолодая женщина, которая на бегу продолжала плакать и выкрикивать бессвязные проклятия. Из-за изгороди доносился плач, тоже женский, и испуганные голоса детей. Крупная чёрно-белая собака вылетела с другой стороны изгороди и с лаем ринулась наперерез грабителям (Астианакс уже понял, что эти двое именно грабители), но один из них ударил пса ногой в боевой сандалии, и тот, визжа, покатился по земле.
— Будьте вы прокляты! — закричала, воздевая руки, старуха. — Пускай боги накажут вас, если нет на вас людской управы! Наш царь вернётся, вот погодите, вернётся!
— Ждите, ждите! — продолжая хохотать, отозвался грабитель с бочонком. — Да только дождётесь ли? Уплыл ваш царь и, видно, сгинул!
— Врёшь, собака! — крикнул Астианакс.
Движением плеча он сбросил свою ношу, почти мгновенно, как учил его Пандион, сорвал с плеча лук, наложил стрелу. Он был в двух десятках шагов от грабителей. Услыхав его возглас, те разом обернулись.
— Это ещё что? — немного растерянно проговорил грабитель с поросёнком. — Что за мальчишка? Эй, дитя, ты как смеешь так обращаться ко взрослым мужам?
— Не к мужам, а к ворам! — спокойно ответил мальчик. — Вы же грабите этих людей. А я не могу вам позволить. Я Астианакс, сын царицы Андромахи, наследник царя Неоптолема.
Эти слова смутили, казалось, и селян, и грабителей. Виноградарь переглянулся со своей матерью, то ли удивляясь, то ли сомневаясь. Старуха пожала плечами, а её сын произнёс, опуская голову:
— Спасибо за защиту, царевич! Только ты ведь тоже троянец, и эти люди — троянцы. Верно, ты знаешь о них. Так станешь ли ты выступать против них?
Астианакс не удивился. Он знал, о чём, вернее, о ком, говорит селянин.
— Я троянец, да, — сказал он спокойно. — И я — сын великого Гектора, которого троянцы любили больше всех. А он говорил, что никому никогда не позволит отнимать у людей то, что они посеяли и вырастили. И Неоптолем никогда этого не позволит. Он вернётся скоро, а пока его нет, здесь царица — моя мама! И я знаю, что она тоже не даст обижать пахарей и виноградарей! — мальчик повернулся к грабителям: — Если она узнает, что вы тут делаете, то вас накажет. Приказываю вам: верните хозяевам то, что отобрали.
Грабители, в свою очередь, переглянулись. Один из них, тот, что держал поросёнка, проговорил:
— А если не вернём, то как? Станешь стрелять в своих, а, сын Гектора?
— Стану! — воскликнул мальчик.
— А промахнуться не боишься? — мрачно спросил грабитель с бочонком.
— Да ты что?! — зашипел ему в спину первый. — Если тронем его, нам не жить...
— Раз я не промахиваюсь в летящих гусей, то в тебя попаду и подавно! — мальчик чувствовал, как его охватывает до того не знакомое бешенство и отчаянное, неведомое, передавшееся с кровью и молоком, желание боя. — Лучше не злите меня.
— А меня и подавно! — раздался за его спиной знакомый могучий голос. — Вы что, потеряли последний стыд, разбойничьи морды?!
— Пандион!
Астианакс круто обернулся и увидал в пяти шагах своего наставника. Мощная фигура воина, облачённого в медные доспехи, будто выросла из зарослей винограда, так бесшумно тот приблизился.
— Никогда не поворачивайся спиной к врагу, царевич! — тихо, укоризненно проговорил Пандион. — Раз лук натянут, значит, бой начат и неважно, что или кто за твоей спиной. А вы, бродяги, — тут он возвысил голос, — живо кладите на землю чужое добро и убирайтесь, покуда целы! И молите богов, чтобы царица не узнала ваших имён, не то она не простит вам таких похождений.
— Да они тут не одни такие! — возопила старуха, поняв, что дело принимает совсем другой оборот. — Их же целая орава! И как зима наступила, жизни не стало от них, хуже, чем от волков...
Грабители сникли. Они видели — рука могучего воина лежит на рукояти меча, и отлично понимали: этот богатырь один справится с ними двумя, даже без помощи селян и Астианакса.
— Нам тоже что-то есть надо! — угрюмо буркнул грабитель с бочонком.
— Для этого наша царица выделила вам землю и дала зёрна для посева, скот дала! — воскликнул Пандион. — Виноградная лоза растёт долго, это верно, но уж хлеб-то вы могли себе вырастить да свиней развести. А мясо можно менять на вино. Но вы землю пахать не захотели — всё вам выданное сожрали, а потом пошли разбойничать!
— Лето было неурожайное, ничего не росло! — подал голос другой грабитель.
При этих словах поросёнок вывернулся из его рук и с пронзительным визгом влетел во двор под задорные детские вопли.
Пандион усмехнулся, довольный поросячьей ловкостью, затем опять нахмурился и заговорил уже совсем резко:
