— А эти куда лезут? — завопил, заметив нищих, один из рабов царицы. — И их ещё корми с общего стола?! Выставить их отсюда в шею!
— Перестань, Мений! — одёрнул его Фелотий, вольноотпущенник Одиссея, служивший у Пенелопы домоправителем. — Или ты не знаешь, что госпожа приказала не гнать нищих с пиров и праздников? Делай лучше своё дело: в зале мало вина, возьми двоих рабов да ступай в погреб, нацеди пять-шесть кувшинов.
Однако Мений разозлился ещё больше и, не успев заслонить дорогу городским нищим, которые ловко его обошли, попытался оттолкнуть с порога слепца с его провожатым.
— Грязные бродяги! не хватало тут вони от ваших драных овчин! Вон!
Он схватил за плечо юношу-поводыря и с силой толкнул его. Но, к изумлению грубияна, юноша не только не отступил, но даже не пошатнулся и в ответ дал рабу такого пинка, что тот едва не грохнулся на спину.
— Тебе было сказано нас пропустить! — глухо проговорил поводырь. — Или ты не чтишь богов и не знаешь законов гостеприимства?
Мений задохнулся от злости, но тут поводырь поднял голову, и их взгляды встретились. У нищего были синие большие глаза, такие пронзительно-огненные, полные такой небывалой силы, что рабу стало страшно. Он поперхнулся, проглотив готовое сорваться ругательство, и поспешно втёрся спиной в толпу слуг, бормоча что-то о неучтивости молодёжи и о том, что вина в погребе не так уж и много, и не послать ли кого-нибудь в другой погреб, что на заднем дворе...
Между тем слуги царицы внесли в зал и установили в конце, перед той дверью, что была закрыта, высокий деревянный ларь, который к тому же водрузили на скамью, так что его крышка оказалась на высоте человеческого роста. И тут все увидели, что к этой крышке сверху прибито копьё, древко которого далеко выдаётся вперёд, и с него свисают нити толстой пряжи, а на них болтаются и позванивают тонкие серебряные браслеты. Их было девять, и они висели один перед другим, покачиваясь и тускло поблескивая.
Вновь ударил гонг, и под общий шум и возгласы в зал вошла Пенелопа. Позади неё, отстав на два шага, шёл Телемак, за ним рабыня Эвриклея и четверо рабов.
— Как же она хороша! — вырвалось у Амфинома, когда царица, придерживая узорчатый край своего покрывала, прошла мимо него. — Умом сознаешь, что ей под сорок, и уж какая там прелесть... А глазами так и ешь её, так и ешь! У-у-у, как я её хочу!
— А я хочу только стать царём! — прошептал себе в бороду жених по имени Эвримах. — Да будь она хоть коза козой, я возьму её ради красавицы но имени Итака. Что она там придумала, а? Она и её сыночек?
Быть в неведении женихам оставалось недолго. Пенелопа остановилась почти посреди зала, у самого края большого стола. Двое рабов поставили у её ног небольшую скамью и протянули руки, чтобы помочь на неё встать, но царица сама, легко, будто девочка, вскочила на возвышение. Оглядев зал, приветствовавший её криками, она подняла руку, и все тут же замолчали.
— Я рада видеть здесь всех вас, достойные жители Итаки! — воскликнула Пенелопа своим чистым и звучным голосом. — Я рада и вам, благородные гости из других ахейских земель. Я ценю ваше упорное ожидание и ваше стремление добиться женитьбы на мне. Моя работа, моё покрывало, не закончено, видно, это не угодно богам, однако мой сын и я, мы решили положить конец ожиданию и сомнениям. Сегодня вы дали клятву соблюдать условия назначенного вам состязания. А я добавлю, что если его никто вдруг не выиграет, то придётся назначить второе... Но в любом случае сегодня всё решится!
Произнеся эти слова, Пенелопа вновь обвела зал глазами и затем посмотрела на Телемака. Он увидел мелькнувшее в её глазах смятение и улыбнулся, чтобы поддержать решимость матери. Не взгляд спрашивал: «Он здесь?»
— Да, — сказал юноша, отвечая на этот немой вопрос, но для всех собравшихся подтверждая заявление царицы.
Пенелопа еле заметно побледнела, но в этом не было ничего странного: все понимали, как трудно далось ей решение.
Царица обернулась, кивнула рабам, и двое из них вышли, но почти сразу вернулись. Они несли, взяв за два конца, огромный лук, сработанный из мощной дубовой ветви, скорее даже из тонкого ствола молодого дуба. Лук был хорошо отполирован и украшен резьбой, медные крючья для тетивы на его концах вызолочены, но позолота от времени наполовину стёрлась. Тетива была закреплена на одном конце и свисала свободно.
— Этот лук, — проговорила в наступившей тишине Пенелопа, — этот лук мой муж, царь Итаки Одиссей, вырезал и согнул двадцать два года назад. Тогда ему было девятнадцать лет, как сейчас нашему сыну. Телемак, ты смог бы сейчас согнуть и натянуть лук твоего отца?
— Нет, мама! — твёрдо ответил царевич. — Боги не дали мне такой могучей силы. Я не согну этот лук.
— Ну вот, — улыбаясь, Пенелопа снова осмотрелась и увидела досаду и злость на многих лицах. — Я хочу, чтобы царство Одиссея досталось сильному и меткому человеку. Хочу, чтобы он был таким же богатырём, каким был Одиссей. Я предлагаю каждому из вас попробовать. И тот, кто сможет согнуть лук, надеть на него тетиву и натянуть его, а затем выстрелить так, чтобы стрела прошла через вон те девять браслетов, — тот и станет моим мужем и царём на Итаке.
Зал снова заколыхался от шума, и снова царица подняла руку.
— Повторяю, я разрешаю попробовать всем — всем, кто находится в этом зале. И если не победит ни один, тогда придётся назначить другое испытание, которое будет уже легче. Но только в этом случае. Итак, мои достойные гости, я жду. Кто первый?
Все разом замолчали. Женихи переглядывались, взглядами оценивая друг друга. Не все из них были воинами, но владеть оружием умел каждый, и все сразу поняли, ЧТО им предлагают сделать. Лук был для богатырской руки, и большинство женихов тут же решили, что не стоит и пытаться... Лишь человек двадцать из пятидесяти рискнули испытать судьбу.
— Пожалуй, я рискну! — проговорил Аросий, поднимаясь и выходя вперёд.
Он был не молод, однако в его фигуре и движениях ощущалась немалая сила, и все затаили дыхание, когда он взял в руки огромный и тяжёлый лук. Он поставил его вертикально, прижал ногой нижний крючок и что есть силы надавил сверху грудью, всем весом, при этом напрягая руки, которыми сжал верхнюю часть лука. Толстый дубовый ствол чуть-чуть подался, и жених попытался достать петлёй тетивы, которую держал в левой руке, до верхнего крючка. Напрасно! Петля не дотягивалась, и сколько ни старался Аросий, согнуть лук сильнее ему не удалось.
— Ну, я остаюсь без жены! — воскликнул он, махнув рукой и тыльной стороной ладони стирая со лба нот. — Пускай другие пробуют, если у кого сил много!
Следующим вызвался Амфион, но ему не удалось даже чуть-чуть согнуть могучее оружие. Эвримах не придумал ничего лучше, как стать ногами на середину лука и, изогнувшись, зажав в зубах петлю тетивы, руками с двух сторон попытался согнуть лук под собой. Зрелище было преуморительное, тем более что лук, разумеется, стал выскальзывать из-под ног жениха, и весь зал покатился от хохота. В какой-то момент Эвримаху показалось, что упрямый лук согнулся достаточно, и он перехватил тетиву левой рукой, но для этого лук пришлось выпустить, и все усилия жениха пропали даром. Он отчаянно выругался и, плюнув, оставил свои усилия.
