— Спрашиваешь, отчего Алкиной не в отца? — повторил Телемак. — Да кто же может знать это? Эвпейт тоже был под Троей, и сын долго рос без него. Но ведь и у других было так же... Во всяком случае, все у нас уважают Эвпейта, и мало кто выносит Алкиноя. Он грубый, дерзкий и неучтивый. И среди всех женихов Пенелопы он — самый навязчивый. Он постоянно оскорбляет мать своими домогательствами, а когда она его укоряет в невежливости и нетерпении, грубит ей и заявляет, что они оказывают ей честь, предлагая стать женой одного из них!
— Даже так? — голос Одиссея дрогнул гневом, но он тут же овладел собой. — Так, значит, честь? Да, Телемак?
— Да, отец. Прежде приезжие женихи жили у здешних искателей маминой руки, и все вместе они разоряли окрестных селян, просто их обирали, потому что у приезжих при себе ещё рабы и воины, их надо кормить. А месяц назад, когда мама в очередной раз сказала, что будет ждать твоего возвращения, этот самый Алкиной заявил: «В таком случае, чтобы царице легче было сделать выбор, мы все, вместе с нашими воинами и рабами, поселимся в её доме и будем в нём есть и пить».
— Вот как! — вновь не удержался Одиссей.
— Да, отец! И отказать им, по законам гостеприимства, царица не может! Они живут в нашем дворце, в зале устраивают ежедневные пиршества. Они за этот месяц разорили нас и продолжают разорять! Но мама сказала, что не станет никого выбирать, пока не закончит своё покрывало.
— Какое покрывало? — спросил Ахилл, слушавший Телемака почти с таким же гневом, как и Одиссей.
— Мама заявила полгода назад, что во сне видела богиню Афину Палладу, и та велела ей выткать покрывало, на котором была бы вся её жизнь с Одиссеем, от первого дня, когда он её встретил в Спарте, потом сватовство, рождение сына, ну, моё рождение, его отъезд. А дальше — его путешествие по морю и подвиги во время войны, те, о которых маме рассказали вернувшиеся воины. И Пенелопа объявила, что, пока не выткет покрывало, ни о каком сватовстве не может быть и речи.
— Долгая работа, — заметила Пентесилея. — Скажу честно, я в ткачестве почти ничего не понимаю, но мне всё же кажется, что за полгода даже такую работу можно одолеть.
— И тем не менее, — улыбнулся юноша, — пока что она и половины не соткала. Она показывала начатое покрывало некоторым из женихов, и те сами убеждались, как медленно продвигается дело. Мама говорит, что нити почему-то часто рвутся.
Выражение лица Телемака не оставляло сомнений в том, что он знает тайну Пенелопы и не раскрывает её лишь из простой осторожности. Но Одиссей, не сомневавшийся в своих спутниках, такой осторожности не проявил.
— Нити рвутся, если их рвать! — воскликнул он. — А если женщина искусна и ловка, то она, я думаю, сумеет и распустить часть ткани так, чтобы на основе станка никаких следов не осталось. Ведь так, сын?
Улыбка Телемака стала ещё шире, глаза его блеснули.
— Я могу гордиться не только умом отца, но и умом моей матери! — воскликнул он. — А эти остолопы пока что не догадываются... Но терпение их на пределе, и они уже требуют, чтобы мама сделала выбор, не завершив покрывала. Пока что она грозит им гневом Афины, только это их и удерживает. А три дня назад пришло сообщение, что мой отец объявился в Эпире.
— Совсем интересно! — заметил Неоптолем. — Моё царство не так уж далеко отсюда, так что бы этому Одиссею, если бы он им был, не приплыть сюда, к себе домой, вместо того чтобы вдруг являться в Эпир?
— Ну, это можно объяснить как раз тем, что здесь бесчинствуют все эти женихи, — предположил Гектор. — И их присутствие небезопасно для царя Итаки. Хотя, зная тебя, Одиссей, я бы ни за что не подумал, что ты трусливо скроешься в чужом царстве, а не постараешься навести порядок в своём. Но, в любом случае, кем может быть этот самозванец?
Одиссей пожал плечами:
— Вы же отсюда, как я понимаю, отправляетесь в Эпир, ну вот вы и разберётесь с лже-Одисссем. А мне придётся разбираться с женихами моей жены, которые вселились в мой дом, оскорбляют царицу, а сегодня едва не убили моего сына! Они мне уже слишком много должны.
Гектор задумчиво посмотрел на пламя костерка, затем перевёл взгляд на Одиссея:
— Ты собираешься их всех перебить?
— А что мне остаётся делать? — спросил, в свою очередь, базилевс. — Кстати, сколько их всего, Телемак?
— Женихов сейчас во дворце пятьдесят четыре человека, — ответил юноша. — И с ними ещё почти четыре сотни их рабов и воинов.
Ахилл не удержался и присвистнул.
— Одиссей! Я не сомневаюсь в твоей отваге. Но... Ведь кроме себя самого ты можешь рассчитывать только на Телемака, а он сильно ранен и не скоро оправится. И потом, Телемак сказал, что многие из женихов — итакийцы, у них здесь родня. Как ты сможешь успокоить волнение и возможный бунт, если даже тебе удастся силой, либо хитростью их всех истребить? Нет, это — затея для безумца, а ты слишком разумный человек.
Итакиец встал. Пламя костра очертило его мощную фигуру, алым контуром обвело резкое, исхудавшее, но по-прежнему красивое лицо. Искры отразились двумя вспышками и погасли в его глазах.
— Да, Ахилл! Да, ты прав! — впервые голос базилевса сорвался и выдал бешенство. — Да, это только тебе под силу — убивать сразу сотни врагов и оставаться невредимым, а я этого не могу... Да, моё положение опасно, может быть, безнадёжно. И что ты мне посоветуешь, величайший из воинов? Пойти в свой собственный дом безоружным, низко поклониться этим скотам, дружелюбно их приветствовать и попросить ради всех богов отдать мне мою жену и моё царство?! Так?!
— Да что ты раскричался? — совершенно спокойно проговорил Ахилл. — Разве ты один? Разве мы с тобой не говорили об этом ещё на корабле? Я сказал, что мы окажем тебе помощь, если она понадобится, и я не отказываюсь от своих слов.
— Ля добавлю, — подхватил Гектор, — что хотел бы впредь видеть тебя союзником, Одиссей. Хоть Итака и мала, хоть она и далеко от Трои, но я не прочь заключить союз со всеми прибрежными государствами. Так надёжнее. А потому в моих интересах тебе помочь.
Базилевс усмехнулся немного смущённо.
— Н-н-да! Очень здорово будет, если я верну себе своё царство и свою жену чужими руками... И хорошая же у меня будет слава, если в окрестных землях прослышат, что со мной приехали троянцы и перебили моих соперников!
— А может, удастся их не перебить, а успокоить? — Гектор пожал плечами и вдруг рассмеялся. — Знаешь, и мне, и Ахиллу надоело всё время кого-то убивать. Не знаю, как тебе... Если ты будешь один, они вряд ли испугаются, и тогда битвы не миновать, а вместе мы можем убедить их оставить всю эту гнусную затею.
Одиссей задумался и некоторое время разгребал веткой тлеющие угли костра. Когда из-под тёмных головешек вновь взвились снопом искры, и на подброшенные в костёр сучья взобрались алые язычки пламени, стало видно, как переменилось за последние часы лицо итакийца — оно будто посветлело и потеплело. Встреча с сыном растопила многолетний лёд, в котором так долго стыла эта отважная душа.
