Я попал на остров Эея два с половиной года назад, со мной на корабле было сорок пять человек, мои спутники итакийцы. Цирцея отравила нас всех! Я один в последнее мгновение ощутил опасность и сумел выпить лишь четверть кубка, что она мне подала, а остальное умудрился незаметно вылить себе за ворот. И всё же стал подобен старой тряпке! Не могу описать, что это был за ужас, и не стану описывать... У меня сохранились искры разума, а все мои товарищи превратились в обычную скотину — я видел, как они паслись на склоне горы и ели траву! Один за другим они услаждали грязную страсть ведьмы, и потом их убивали и сжирали людоеды... Я оказался мил Цирцее — меня она поместила в отдельный чертог, даже велела кормить хлебом. Я сумел притвориться безумным, и меня почти не стерегли. Полгода, капля за каплей, ко мне возвращались силы. Ночами я, как маленький мальчик, проделывал упражнения, чтобы укрепить свои мышцы, чтобы вернуть крепость ногам. Это было тяжело. Только спустя месяц я научился твёрдо стоять на ногах. Но настал день, когда мне удалось плечом выдавить дверь моей темницы, сломать хребет одному из стражей и выбраться из дворца. Слуги ведьмы преследовали меня, и я на их глазах кинулся с обрыва в море, сумел заплыть за одну из скал и сидел в воде не меньше часа, чуть-чуть высовываясь, чтобы вздохнуть, и снова погружаясь. Они поверили, что я утонул. Но я был нагишом, без оружия, совершенно один. На берегу мне удалось найти огниво, его обронил ещё кто-то из моих несчастных спутников, а у стража, которого я убил, был при себе нож — я забрал его. И вот уже два года я живу на этом острове, скрываясь, как зверь от охотников, с одной надеждой — что сюда пристанет корабль, что я успею предупредить странников об опасности, и что они возьмут меня с собой. Я видел, как разбился вчера ваш корабль, видел, что второй, вероятно, спасся. Надеюсь, он вернётся за вами.
— Вернётся, — проговорил Гектор, потрясённый рассказом Одиссея. — Он вернётся. Это корабль Неоптолема, сына Ахилла.
— Вот как! — в голосе итакийца не было изумления, хотя это известие его удивило. — Тогда — да, вернётся.
— А что, если Ахилл уже выпил эту отраву?! — спросила Пентесилея, и голос её против воли задрожал.
— Обычно это бывает далеко не сразу, — возразил Одиссей. — Ей хочется ещё и разговоров, а после её вина умеют только мычать! Но теперь тихо — сейчас мы выйдем на тропу, что огибает верхнюю часть дворца-пещеры, и пройдём к окну. На тропе может быть стража.
Трона шла вдоль пологой вершины холма и была довольно узка. Чтобы караульным было удобнее по ней ходить, её вымостили плоскими плитами песчаника, из которого в основном состоял и склон. По этим плитам нужно было ступать особенно осторожно: шаги обутых в сандалии ног были хорошо слышны в полной тишине знойного послеполуденного безветрия.
Пентесилея шла последней, нарочно отстав шагов на десять от мужчин, чтобы внимательнее вслушиваться. Сама она ступала совершенно бесшумно — ни одна песчинка не скользнула из-под её ноги.
Одиссей прошёл по тропе около сотни шагов, остановился, вслушался и осторожно обогнул выступ, за которым трона тянулась ещё шагов на двести, почти совершенно прямо.
В это мгновение амазонка услышала позади едва слышное шуршание, которое не могло быть ни шелестом ползущей по камням змеи, ни невесомым топотом бегущей по склону крысы. Это песок скрипнул под ногой человека.
Пентесилея обернулась точно в то мгновение, когда из-за камня, откуда-то снизу, на тропу взбежал человек и замер. Это был рослый темнокожий воин в кожаном нагруднике с бронзовыми пластинами и высоком бронзовом шлеме. Он держал в руках лук, тетива была натянута, и остриё стрелы смотрело прямо в грудь амазонке.
Она улыбнулась, радуясь, что можно действовать, а не ждать.
Идущие впереди мужчины не успели обернуться, не успели ничего заметить. Всё произошло в несколько мгновений. Пентесилея, улыбаясь, с совершенно безмятежным лицом шагнула навстречу стражнику, вытягивая вперёд обе руки, словно показывая, что она безоружна. И в следующем шаге, крутым стремительным взмахом ноги ударила воина в живот. Он даже не охнул, только присел и согнулся, притянув к себе лук, и невольно отпустил тетиву. Стрела вонзилась в песок между плитами тропы. Воин попытался выпрямиться, но новый удар, сверху, в затылок, довершил дело. Хруст сломанных позвонков был единственным звуком, нарушившим тишину.
Гектор обернулся. Ветви кустов, окаймлявших тропу снизу, качались, смыкаясь, пропустив скатившееся тело.
— Что там, Пентесилея?
— Обошлось. У нас есть лук и колчан с двумя десятками стрел. Луки у них мощные и наконечники стрел железные. Верно, крадут у тех, кого заманивают в свою нору. Ещё далеко, Одиссей?
— Нет. Это здесь. Только тихо...
Итакиец стоял возле полукруглого отверстия, прижавшись к каменистой стене. Затем быстро шагнул вперёд и, пригибаясь, заглянул внутрь.
— Сюда. Вот! Всё, как всегда. Смотрите.
Они наклонились и тут же невольно затаили дыхание, так необычно было то, что они увидели.
Отверстие, с виду обыкновенный вход в горную пещеру, оказалось окном, из которого, с высоты примерно в пятьдесят-шестьдесят локтей, открывался огромный дворцовый зал. Окно располагалось под самым его сводом, сплошь затянутым дымчатой зеленоватой тканью, так что снизу, верно, казалось, будто над волшебным чертогом опрокинулось море... Вдоль стен зала поднимались причудливые колонны, кое-где обвитые ползучими растениями с крупными и яркими цветами. Пол был застелен коврами такой же яркой расцветки, как тот, что покрывал ступени у входа. Посреди стоял низкий стол с разбросанными вокруг него подушками, кожаными и матерчатыми, расшитыми тонким золотым узором, а на самом столе красовалось множество блюд и кувшинов. Сверху можно было разглядеть, что на блюдах темнеют тушки жареных голубей и ломтики козлятины, розовеет тушёная рыба, горками высятся золотистые лепёшки и поблескивают крупные грозди спелого винограда.
Вдоль стен чертога стояли высокие светильники, ярко полыхающие, нагому что не будь их, пещеру-дворец освещало бы только го самое окно, в которое сейчас смотрели Гектор, Пентесилея и Одиссей.
Между светильниками неподвижно, как бронзовые скульптуры, стояли десятка четыре темнокожих стражников, одетых так же, как тот, который пытался напасть на Пентесилею, и вооружённых не только луками, но и довольно длинными прямыми мечами. Девушки, тоже чёрные, одетые в светлые платья, прислуживали за столом — одна из них ритмично взмахивала опахалом, остальные пять или шесть подносили новые блюда с угощениями.
Однако всё это путешественники лишь мельком заметили и отметили про себя. Их взгляды соединились на двух фигурах, привольно раскинувшихся среди подушек. На хозяйке дворца-пещеры и её госте.
Женщина в пурпурной одежде, словно сотканной из вечерней зари, лёгкой и почти совершенно прозрачной, стояла на коленях, ласковым движением протягивая герою кисть винограда. Видны были лишь её точёная полуобнажённая спина и волны каштановых, отливающих золотом волос, переплетённых то ли белым шнуром, то ли нитями жемчуга.
