Мальчик девочку любил…
Сашка почувствовала уже забытую тошноту. Пошла в ванную, склонилась над раковиной, но тошнота отступила так же неожиданно, как и нахлынула. Значит ли это, что еще не все несказанные слова превратились в золото? Значит ли это, что у Сашки есть шанс?
Стоп.
Выключив плеер и сняв наушники, она снова уселась за стол. Положила перед собой лист бумаги. По памяти, не заглядывая в активатор, нарисовала знак «привязанность». Сверху, не отрывая руки, нанесла «созидание». Портнов учил ее распознавать и складывать знаки; Стерх намекал, что в будущем, курсе эдак на четвертом, Сашка научится изъявлять знаки, и тогда вплотную приблизится к своему профессиональному совершенству…
Перед ней на бумаге лежал знак, существовавший в трех измерениях — на плоскости! — и развивающийся во времени. Второй раз в жизни у Сашки получилась такая картинка. Но теперешний символ не был заключен в кольцо, как «слово», которое она сложила когда-то по заданию Портнова. Этот символ жил и развивался линейно, насколько Сашка могла понять.
Она присмотрелась. Символ становился сложнее. Вот он удвоился. И удвоился снова. И еще; у Сашки потемнело в глазах, когда она поняла, что ей это напоминает. Деление оплодотворенной клетки? Рождение мира?!
У нее не было зажигалки, но на каминной полочке лежала коробка спичек. Трясущимися руками Сашка скомкала листок с нанесенным на него знаком, бросила на пустую сковородку и подожгла.
Загорелась бумага. Желтыми отблесками озарились стены. Развернулся оранжево-черный цветок, скорчился и погас. Рисунок превратился в пепел.
Сашка закусила губу. Только бы они об этом не узнали. Только бы не узнал Стерх; формально Сашка ничего не нарушила, но если допустить — на секунду допустить! — что она в самом деле это натворила…
Она представила себе, как горит, сворачиваясь черными лепестками, целый мир. И заплакала — впервые за много дней.
* * *
Она проснулась среди ночи. Или было уже утро? Часы деликатно пробили три. Выходит, что Сашка почти четыре часа проспала за столом, уронив голову на руки.
Она протерла глаза. Огляделась; на сковородке лежал обгорелый комок бумаги.
Ерунда, сказала себе Сашка. Это все мне померещилось от усталости… и от мыслей о Косте. Как сказал бы Фарит, давай считать, что это был сон… Это был сон.
Она выбросила пепел в мусорное ведро. Зевнув, потянулась. Села к столу. Два трека предстояло отработать к десяти, стало быть, у нее было пять часов на вдумчивую работу.
Я умею это делать, сказала себе Сашка, выставляя на дисплее число «семнадцать». Я это делала много раз. И меня хвалили. Я талантлива. Значит, и сейчас я послушаю трек, внимательно его обдумаю… обчувствую… или как это сказать?
Она нажала «Play».
* * *
Часы пробили пять. Сам по себе этот привычный звук не мог привлечь Сашкиного внимания, но, едва затих последний удар, часы захрипели и встали. Сашка подумала, что надо подтянуть гирю…
И в следующую секунду резко выпрямилась в кресле.
Что-то случилось. Что-то произошло. На дисплее плеера мигали цифры «пятьдесят шесть», но Сашка не могла понять, что это означает.
Она огляделась. Комната показалась ей гораздо меньше, чем была на самом деле. Ящик, а не комната. Нечем дышать.
Она подошла к окну. Рванула на себя створки. Задребезжало стекло. Полетели на пол желтые полоски поролона. В комнату ворвался весенний холодный воздух, до рассвета оставалось всего пару часов. Ни о чем не думая, а только желая дышать, двигаться, жить, Сашка взобралась на подоконник. Протиснулась в узкую раму. Примяла рассаду в цветочном ящике. Оттолкнулась — и взмыла.
Открылись звезды, подернутые тонким слоем кружевных облаков. Внизу открылись огни Торпы. Вытянувшись, как струна, Сашка пронеслась над черепичными крышами. Задела крылом старый флюгер. Выписала мертвую петлю и, спустившись ниже, понеслась почти над самой мостовой, легко уворачиваясь от деревьев и фонарных столбов.
Поднялась выше и зависла, развесив крылья, как геральдический орел. Здесь было полным-полно воздуха. Сашка видела и чувствовала его, как мерцающий мыльный пузырь, обнимающий полукруг горизонта. Она засмеялась; справа и слева, на краю поля зрения, появлялись и исчезали крылья цвета вороненой стали. Не те цыплячьи, которые так неудобно вытирать полотенцем. Два огромных крыла, каждое ростом с Сашку.
Она сложила их бездумно, как зонтик, и нырнула вниз. Пронеслась над головой у двух беседующих дворничих; те опасливо посмотрели в небо, когда Сашки уже и след простыл.
Описала круг над центральной площадью. Увидела автобусную остановку и унылых людей, ожидающих первого рейса. Поднялась выше и водрузилась на крышу семиэтажки, городского небоскреба.
Холодный воздух отрезвил ее. Поводя крыльями, Сашка попыталась сообразить, что теперь делать и чем может закончиться авантюра. Скорость, которую она могла развить в воздухе, впечатляла; вспомнилась давняя мечта — уехать из Торпы. Может быть, улететь?
Ветер усиливался. Тучи неслись по небу, плоские рваные тучи. Смысл — проекция воли на область ее приложения. Высоко за облаками в небе тянулся след от реактивного самолета, но Сашка видела, что на самом деле это отверстие — узкая щель, похожая на улыбку. Щель то открывалась шире, то сходилась почти в ниточку. И за ней, по ту сторону неба, празднично мерцали теплые огни.
Сашка подпрыгнула, оттолкнувшись от черепицы босыми ногами, и, изо всех сил взмахивая крыльями, рванула вверх. Щель-улыбка сделалась ближе, Сашке казалось, что она видит там, за ней, огромное пространство, освещенное миллионами фонарей. Еще рывок; рваные облака остались далеко внизу, Сашка растопырила крылья, примериваясь, как половчее протиснуться в щель, и в этот момент с той стороны неба полыхнула слепящая вспышка. Сашка зажмурилась. Ей на секунду показалось, что она стоит в четырнадцатой аудитории перед Стерхом, а тот пускает ей в глаза белый свет, отраженный от металлической пластины…
И в этом хирургически-ярком свете навстречу Сашке из отверстия ринулась темная крылатая фигура.
Сашка опрокинулась и потеряла равновесие. Падая, пролетела сквозь облака, шлепнулась на скат крыши, перекатилась, больно ушибив крыло, на самом краю удержалась, упершись носками в водосток, распластавшись по черепице. Прямо перед ней — между ней и флюгером — рухнула с неба черная тень с развевающимися пепельными волосами.
Он стоял в нескольких метрах. Вместо горба за его спиной простирались два колоссальных черных крыла. Закрывали небо.
Сашка судорожно дернулась, пытаясь встать с черепицы. Соскользнула, перевернулась в воздухе, раскинула руки, ноги, крылья — поймала равновесие над самой булыжной мостовой. Почти сложив крылья, взмахивая самыми кончиками, как стриж, кинулась прочь — вдоль по черному ущелью улицы, вверх, вниз, под арку, сшибая сосульки; черный силуэт не отставал, наоборот, с каждым резким поворотом Сашка видела его все ближе.