Ей очень хотелось поговорить с Костей. Рассказать ему все, спросить по секрету: а как у него? Что он чувствует, выполняя задания горбуна?
Но Женя, краснощекая и грозная, вечно следовала за мужем, как тень. И Сашка не решалась быть назойливой.
* * *
— По традиции нашего института новогодний вечер готовят второкурсники. Учитывая, что у нас с вами зачет третьего января, я предпочел бы, чтобы организацией капустника занялась Самохина. Я поставлю вам зачет автоматом… И вам тоже, Павленко, если вы сегодня сдадите мне «долги». Маленькое послабление — для того, чтобы Самохина не занималась капустником в одиночестве.
— Я не могу заниматься капустником, — сказала Сашка.
Портнов заложил руки за спину:
— Это почему же?
— Я очень занята.
— Вы заняты? — Портнов снял очки. — Что же мне, сдергивать с занятий ваших однокурсников, которые то ли сдадут зачет, то ли отправятся на пересдачу? Вы знаете, сколько ваших коллег висят сейчас на ниточке и в последний момент пытаются отработать материал за целый семестр?
В аудитории сделалось тихо, как в наушниках у Стерха.
— Не ищите себе проблем, Самохина. Николай Валерьевич готов поставить вам зачет хоть сейчас и высвободить немного вашего драгоценного времени для художественной самодеятельности. Привлекайте группу «Б», привлекайте первый курс.
— Я не умею! — Сашка встала. — Я никогда в жизни не занималась никакой… самодеятельностью! Я не буду этого делать, не хочу!
— Самохина, — сказал Портнов очень холодно. — Ваша обязанность, как студентки — старательно учиться и выполнять общественно полезные поручения. И вы будете их выполнять, иначе последует неприятный разговор с куратором… Павленко, у вас тоже проблемы? Вам тоже не по душе самодеятельность?
— Нет, — Лиза опустила поднятую было руку. — Я буду готовить вечер… пожалуйста. Но зачет у Николая Валерьевича…
— Я с ним поговорю, — великодушно пообещал Портнов. — Насколько мне известно, ваша работа в этом семестре его вполне удовлетворяет.
* * *
— Я ничего ему не говорила, если тебе интересно. Я ничего ему не говорила.
Лиза привычно сидела на подоконнике, в ее опущенной руке дымилась сигарета.
Она много месяцев не жила — и носа не показывала — в общежитии. Вид старой комнаты вызвал у нее скорее отвращение, чем ностальгию — она долго оглядывалась, хмыкала и даже принюхивалась. Потом устроилась на подоконнике и щелкнула зажигалкой:
— Тебе не помешает, Александра, если я закурю?
— Кури, — сказала Сашка, делая вид, что не замечает насмешки.
Соседки Лена и Вика сбежали на кухню. Сашка уселась за письменный стол и раскрыла текстовый модуль.
— Так вот, я ничего Егору не говорила. Но точно знаю, кто сказал.
— Мне не интересно, — сказала Сашка.
— Совсем? — Лиза затянулась.
— Совсем. Потому что это вранье.
— Ну ты крутая, — Лиза помахала рукой, разгоняя дым. — Ладно. Есть у тебя какие-то планы насчет этого… капустника?
— Пусть Топорко покажет стриптиз.
— Неплохое предложение.
— Осталось уговорить Топорко.
— Осталось уговорить наших мужиков, чтобы они на это убожище смотрели… Ты умеешь показывать фокусы?
— Да, если ты согласишься сидеть в ящике. А пилу попросим у завхоза.
— Двуручную?
— Циркулярную!
— А в ящик посадим Коженникова, — сказала Лиза.
Сделалось тихо.
— Фарита Коженникова, — уточнила Лиза, отводя глаза. — Вообще, согласна… дурацкая шутка. Так что же нам делать, а?
* * *
В рубке киномеханика стоял здоровенный проекционный аппарат, чудо техники полувековой давности. Еще здесь был примитивный звукооператорский пульт, и Сашка, глядя на сцену сквозь мутное окошко и прислушиваясь к репликам, запускала через колонки то одну мелодию, то другую.
Лиза оказалась незаменимым человеком в деле подготовки вечеров. Сашка только диву давалась — и мысленно благодарила Портнова, что поставил Павленко зачет. Невесть как (уговорами? подкупом?!) Лизе удалось привлечь на сцену почти десяток первокурсников, пару дамочек из деканата и Оксану из группы «Б» (Оксана «автомата» не получила, но училась хорошо и была в себе уверена). За несколько дней был придуман, выстроен и отрежиссирован получасовый эстрадный спектакль. Сашкино участие свелось к тому, чтобы сидеть в радиорубке и включать музыку.
На репетиции все прошло гладко, но когда зал заполнился возбужденными, галдящими студентами, когда явились преподаватели и уселись в третьем ряду, Сашка обнаружила вдруг, что дико волнуется. К тому же, слова со сцены доносились не так ясно, как в пустом зале — Сашка боялась пропустить реплику и что есть силы прислушивалась у окошка.
Актеры, по-видимому, волновались тоже. Начало прошло неудачно, один первокурсник забыл реплику, и соль шутки пропала. Сашка с перепугу включила музыку слишком громко, Лизе, чтобы перекричать ее, пришлось орать во все горло, она свирепо зыркала в сторону рубки, а Сашка, вместо того чтобы сделать тише, еще и усилила звук. Лиза, к чести ее, самообладания не потеряла; когда первые минуты прошли и артисты немного освоились, капустник пошел как по маслу, и зал, поначалу анемичный, смеялся с каждой репризой все громче.
Сашка, напряженно слушая реплики, почувствовала, как открылась и закрылась дверь рубки за ее спиной. Она включила «Танец маленьких лебедей» — и только тогда обернулась.
— Прости, я тут посижу, можно? — шепотом спросил Захар.
Сашка удивилась. Они приветливо здоровались в коридорах, но, в общем-то, дружбы не поддерживали.
— Меня повсюду ищет Светка. А я… не настроен с ней разговаривать.
— Светка? С первого курса, из пятой комнаты?
— Ну да.
— И ты от нее прячешься? — спросила Сашка с ноткой презрения в голосе.
Захар осторожно сел на трехногий табурет.
— Это не то, что ты думаешь. Я… у меня экзамен. Тринадцатого января.
Сашка, спохватившись, метнулась к окошку и едва успела выключить музыку в последний момент.
В зале смеялись, не переставая. Кажется, капустник удался.
— И что?
Захар пожал плечами:
— У меня почему-то… Ну, не знаю. Я хотел бы когда-нибудь увидеть еще раз родителей, брата… ребят с курса. Тебя… У меня такое ощущение, что конец света, Сашка. Что после экзамена не будет уже ничего.
— Ерунда, — сказала Сашка, мельком вспомнив собственный ужас в административном коридоре — когда ей представился конвейер, волочащий третьекурсников на жертвенный камень. — Ты же сам знаешь, что это чушь. Нас учат не затем, чтобы уморить. Просто мы станем другими.
